Геннадий Прашкевич - Демон Сократа

Юренев изумленно моргнул и схватил меня за плечо своей лапищей. Мы остановились.

– Йэкунин действительно чукча, – повторил Юренев. Чувствовалось, он никак не может привыкнуть к этой мысли. – Он не понимает нас, он не отвечает на вопросы, зато бегло объясняется по-чукотски. Образ его мышления прост: стойбище, охота. Он не знает, что такое радиан или теорема, зато он знает, как подкрадываться к моржу.

Юренев замолчал, будто вспомнил что-то. Потом сказал:

– Ты появился здесь не случайно. Мы тебя действительно ждали. Мы знали, что ты обязательно появишься. Более того, мы знаем, что ты нам поможешь.

– Я? Чем?

– Послушай, – Юренев крепко взял меня за руку. – Ты действительно включен НУС в систему. Ты не знаешь об этом, но ты включен в систему НУС давно, еще на Алтае. Подтверждение тому твое нынешнее появление в Городке, фотографии, даже откровенность дежурной по этажу. Что бы ты теперь ни делал, где бы ни находился, ты уже давно – часть системы. Ты, скажем, начал писать о чукчах два года назад, раньше ты о них даже не задумывался. Случайность? Не знаю. Ты подружился с Козминым-Екуниным, в некотором смысле ты был ближе ему, чем мы, его сотрудники – я или Ия. Случайно? Не знаю. Но знаю: именно ты нужен нам сегодня, именно ты можешь нам помочь.

– А что говорят врачи?

– Врачи ищут причину, – Юренев взглянул на меня неодобрительно, ему явно не нравилось, что я не загораюсь его идеями. – Хроническое переутомление, сильнейшее потрясение, сложный наркоз. Все это я и без врачей знаю. Ну, естественно, какой-то сбой в мозговом обмене. Какой-то фермент или белок воздействует, возможно, на скрытый механизм генной памяти, потому Андрей Михайлович и чувствует себя чукчей. Но неувязка! Есть неувязка! – Юренев даже остановился. – Современный индус при определенных обстоятельствах, ну, скажем так, в чем-то схожих с нашими, вполне может припомнить восстание сипаев, а современный монгол описать степную ставку Золотой орды. Это у них, так сказать, в крови. Но и Козмин-Екунин соответственно должен был припомнить нечто свое, связанное с его кровью, каких-нибудь древлян, боярские смуты, на худой коней – скифов. Но при чем тут чукчи?

– Не ори так.

– Ладно.

Он помолчал.

Потом сказал, грубо даже:

– Займешься Козминым.

– Я не говорю по-чукотски, – сухо напомнил я.

– Дадим тебе переводчика. Записывайте все на пленку. Анализируйте каждую фразу. Вы должны вырвать Козмина из небытия. Разработайте набор ключевых фраз, дразните его, обижайте, если понадобится. Уверен, он как-то отреагирует на тебя, он тебя любил. Сам знаешь. Мы обязаны вырвать его из прошлого!

– Почему ты все время говоришь о прошлом?

– Да потому, что он и чукча не наш, а где-то из семнадцатого века, из первой половины его! – в голосе Юренева звучало искреннее возмущение.

Я промолчал.

Мы шли вниз по рябиновой аллее, то ускоряя шаг, то почти останавливаясь. Все это время мы были не одни: шагах в тридцати от нас медленно двигалась пустая черная «Волга». Впрочем, может, и не совсем пустая, стекла «Волги» были тонированными.

– Эта ваша НУС, – я уже не считал нужным скрывать раздражение, – что, собственно, она делает?

Юренев ухмыльнулся:

– Отвечает на вопросы.

– Как?

– Очень просто. Ты спросил, она ответила. У нее даже голос есть, понятно, синтезатор речи. Главное, сформулировать вопрос верно.

– А если вопрос поставлен неверно?

– Этого нельзя допускать. Вопрос всегда должен быть сформулирован жестко и точно.

– Но если все-таки так случилось? – настаивал я.

– Вот тогда и начинают проявляться эффекты второго порядка. Фотографии из будущего, нелепые валенки для великана…

– …отмороженные пальцы, – продолжал я.

– И отмороженные пальцы, – без удовольствия подтвердил Юренев.

Мы подошли к коттеджу.

Зеленая калитка, палисад, зеленая английская лужайка с постриженной ровной травкой – ничего тут не изменилось за два года. На плоском низком крылечке, заменяя перила, возвышался гипсовый раскрашенный лев, подаренный Козмину местным скульптором.

Два коротко стриженных крепыша в кожаных куртках не торопясь прошли за березами. Они ни разу не посмотрели на нас, но я понял, что каждый наш шаг контролируется.

Знакомый холл, трость под вешалкой, гостиная.

Не знаю, чего я ожидал. Может, больничной койки, медицинских сестер, истощенного беспокойного старика под простыней.

Ничего такого здесь не было.