Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс

– Вы – Антон Чехов? – спросил Толстой.

Чехов не мог произнести ни слова. Сверху доносились веселые женские визги и песни.

– Ах, так у вас там девочки? – потирая руки, воскликнул граф и, отодвинув хозяина, взбежал, как молодой, на второй этаж…»

Став Нобелевским лауреатом – (естественно, в варианте Бориса Штерна, – Г. П. ) – Антон Павлович Чехов получил возможность существенно влиять на жизнь советской России, возглавленной, кстати, С. М. Кировым. «Тут опять возникает, казалось бы праздный вопрос: „что было бы, если бы?“ Как развивались бы события в России, если бы Чехов умер в критический день второго июля четвертого года? Без него у большевиков были бы развязаны руки? Был ли он для них сдерживающим моментом? Было ли им НЕУДОБНО ПРИ НЕМ творить свои злодеяния? Но куда уж дальше звереть? Властям – (советским, – Г. П. ) – он не то чтобы не помогал, он им мешал. В 30-х годах за чтение и распространение новых произведений Чехова людей ссылали, сажали, расстреливали. Мы уже упоминали об Илье Эренбурге, которому повезло – он был застрелен в парижском кафе сотрудниками НКВД, и шуму было на весь мир. Но другие (Клюев, Бабель, Пильняк, Леонов, Катаев, Фадеев, Шолохов – всех не счесть) исчезали в полной безвестности в сибирских лагерях…»

Цитирую Бориса, а сам с горечью думаю: что же это за история у нашей страны такая, если даже самые талантливые писатели строят свои произведения на таких вот, по меньшей мере, ужасных предположениях?

А вечные вопросы?

Борис Штерн сам подобрал их.

Кто прав?

Кто виноват?

Доколе?

Чего тебе надо?

Камо грядеши?

Что делать?

Что ж это делается, граждане?

Кто там?

Ой, а кто к нам пришел?

За что боролись?

Как дальше жить?

Веруешь?

Куда прешь с кувшинным рылом в калашный ряд?

Третьим будешь?

Что с нами происходит?

Кто крайний?

А ты записался добровольцем?

Ты за кого?

Откуда есть пошла всеруська земля?

Куда ж нам плыть?

Стой, кто идет?

А не еврей ли вы?

Зачем пришел я в этот мир?

За что?

А ты кто такой?

Ты меня уважаешь?

Кому это выгодно?

Почем пуд соли?

Куда все подевалось?

Кому на Руси жить хорошо?

Кто написал «Тихий Дон»?

Кто сочиняет анекдоты?

Как нам обустроить Россию?

Помню, как осенью 1989 или 1990 года, когда эйфория многим уже застлала мозги, на литературном семинаре в Дубултах в моем номере собралось несколько молодых писателей. «Брат! – кричал, обнимая подвыпившего латыша Иманта Ластовски, изрядно поддатый молдаванин Йон Мэнэскуртэ. – Выпьем за нас с тобой! Только за нас с тобой! Ведь наши великие страны когда-то граничили!» Я благожелательно вторгся в этот странный разговор: «Ну да, Йон, великие страны… Возможно, возможно… Но как насчет границ? Как там насчет Белоруссии, Украины? Они вам не мешали в вашем великом историческом прошлом?» – «А вам, русским, этого не понять!» – гордо отрезал молодой и горячий молдаванин.

Борис Штерн предпочитал молчать.

Он смотрел, все замечал, запоминал, но молчал.

Никакого квасного антропоцентризма он на дух не выносил.

Он просто выпивал стаканчик и падал на диван. Потом выпивал еще стаканчик и снова падал. Он слишком рано догадался, что правда русского писателя чаще всего заключается в «туче», в бормотухе, в плохом коньяке, но так же рано он, к счастью, догадался, что правда заключается не в заморской экзотике, которой так часто грешила и грешит наша фантастика, а в нищих Домах Культуры имени Отдыха, в названных выше тридцати трех пресловутых вопросах, в тонком тумане, покрывающем картофельные поля, и даже в тех серых, крысиного пошиба танках у железнодорожного переезда, ну и все такое прочее. Социалистический реализм доставал Бориса не пресловутым конфликтом хорошего с очень хорошим, а своей безбудущностью. «Вот решил собирать все, что касается русских богатырей, – писал он мне. – Хорошую репродукцию Васнецова пока не могу найти, зато купил коробку папирос Львовской фабрики. Папиросы „Богатыри“. Описать словами не могу то, что на папиросах изображено. Три кретина едут на трех… собаках, что ли… Нет, описать невозможно…»

В 1994 году на Европейском конгрессе любителей фантастики Борис Штерн был удостоен звания «Лучший фантаст Европы».

«Записки динозавра» (1995).

«Остров Змеиный» (1996).