Геннадий Прашкевич - Мироздание по Петрову

Отмахнувшись, собрал с подоконника рукопись.

Это был тот самый сценарий по которому Режиссер собирался снимать фильм.

Замысел и сейчас мне нравился. В январе 1924 года сибирскую деревеньку Лыковку затопила пурга. Высокий берег оброс пупырчатым льдом, столетние лиственницы лопались от мороза. В избе-читальне при свете колеблющейся свечи, глядя на бородатых сомневающихся мужиков, дул на обмороженные пальцы сотрудник НКВД Никандр Лыков – бритый, но тоже из местных.

„Страна скорбит по причине утраты вождя“, – дул он на пальцы.

„Да как скажешь, – чесал бороду старик Агафон, тоже Лыков. – Только как теперь быть с Богом?“

„Это зачем ты тревожишь несуществующее?“

„Да ты сам посуди, – по-крестьянски просто рассудил Агафон. – С одной стороны, страна скорбит по причине утраты, а с другой, никаких слухов о смерти Бога не воспоследовало“.

„Ты это о чем?“ – Никандр не любил, когда ему втюхивали всякую хрень.

„А вот как рассердится Он, да как спустится с небес, да как отхерачит каждого!“

Один только скотник Гришка (естественно, Лыков) чувствовал себя привольно. С детских лет корешился с Никандром, верил в святое дело.

„Во, глядь! – сказал восторженно. – Вождя потеряли, но плечо прижато к плечу. – Гришка любил выражаться изысканно, потому что целый год провел на заработках в большом городе. – Мимо горя не пройдешь, – указал он на Никандра, – товарищ правильно указывает. Если уж хоронить вождя, то так, чтобы на юру, чтобы вечно стоял перед нашими глазами!“

„Это как так стоял? – встрепенулись мужики. – Кто ж это нам отдаст такого покойника? Троцкий, что ли?“

„А мы не покойника, мы символ захороним! – рубанул воздух находчивый скотник. (Эта сцена очень нравилась Режиссеру. Он собирался снимать ее в трех вариантах: на США, на Европу, и на Остальной мир). – Нам без разницы, кто лежит на юру, лишь бы подавал знаки!“

„Какие знаки?“

„Ну не знаю. Путь к счастью или как там. Чтобы звал, скажем, в будущее!“

„Царь Николашка тоже стоял у нас на юру, – напомнил кто-то. – Ласточка в каменной ширинке гнездо свила. Так ты же сам, паскуда, сунул туда гранату“.

Ночью, распустив крестьян, Никандр и Гришка баловались самогоном.

Мох лез из пазов холодной избы. Жену и детей скотник на всякий случай прогнал к соседям. При свете керосиновой лампы мечтали, как отобьют у классового врага все крестьянские земли, понаставят указателей, как к кому ехать. От и до. Со всею точностью. Километровыми столбами придет в Лыковку лампочка Ильича. Специальную породу лошадей выведем тягловую, имени Ильича, мечтал вслух скотник. Кукурузу того же имени. Будет плодоносить в снегах, как олениха, сама научится отбиваться от воров. Выведем из тайги староверов. Они вот прятались от боев за социализм, теперь пущай его строят.

Во время такой задушевной беседы зашел местный плотник, принюхался, засопел:

„Размеры гроба какие делать?“

„Да самые большие, – откликнулся скотник. – Чтоб всей деревней нести, чтоб каждый бы за край подержался“.

„А напьются, омрачат праздник?“

На такие слова Никандр ответил твердым взмахом руки:

„Самым зрелым гражданам с утра раздадим огнестрельное оружие! Стрелять только на поражение, чтобы впоследствии не путаться в сложных вопросах идеологического перевоспитания“.

„И хорошо бы белых лошадей! – вдохновился скотник. – Животное, а ведь летит, как пурга!“

Концовку будущего фильма Режиссер найти не успел.

Были разные варианты. Мне, например, нравился такой.

Где-то через месяц после состоявшихся торжественных похорон в заброшенную, забытую Богом Лыковку вошел конный отряд. Заиндевелые брови, шашки как лед. Чекисты. Классовые борцы, не знающие пощады.

„Странные вы, Лыковы, – сказал командир, единственным голубым глазом зорко озирая собравшихся. – Манька говорит: хорошо, а Ванька говорит: плохо. Постановляю сейчас же провести необходимые аресты. Это ведь подумать только, до какой дикости докатились: захоронить на юру, в земле, в такой глуши и отдаленности светлый образ вождя!“

„Символ!“ – крикнул кто-то.

„Тем более! – крикнул командир на приведенного и брошенного под ноги его лошади скотника Гришку: – Разоружайся перед партией, гидра!“

„Да я чего? – молил скотник. Голубой глаз над ним так и сверкал. – Я от всей души! Идея ведь у меня. Добрая идея. Кулаки есть? Есть. Староверы есть? Есть. Много? Много. Ну вот и гнать всех на светлую стройку социализма. Платить не надо, насосались наших жиров. Мы на свободных полях такое вырастим!“