Геннадий Прашкевич - Вечный лоцман

– Путь…

– Что это означает?

– Не знаю, – он все еще сердился. – Ни один землянин не знает. У марсиан не было религии, как мы это понимаем. Они не боялись друг друга или стихий. Самые жестокие бедствия они принимали как должное. Не больше.

– А что они умели?

– Хранить воду, – объяснил Севр. – И уходить от воды. Строить неприхотливую жизнь. Спасать ее. Напитывать себя водой , так это прозвучало бы по марсиански. В корнях большинства марсианских слов заключено понятие воды.

– Но воды нет.

Лейя смотрела на прозрачный борт, на призрачные ледяные уступы, под которыми медленно проходила гравитационная барка. Ледяные глыбы прилегали друг к другу плотно, как седая рыбья чешуя. Слои пемзы и туфов, желто-бурое битое стекло палагонитов. Вода, наверное, пряталась глубоко под каменными слоями. Так было не всегда. Но теперь это было так. Ледники подпирают каждый склон. Достаточно излиться лаве из кратера и вода вновь наполнит каналы .

– Ты умеешь это читать?

Севр улыбнулся и указал на крошечный прибор-переводчик.

Лейя разочарованно отвернулась. Звездные узоры на полупрозрачных внутренних перегородках барки напоминали наплывы сухой плесени. Как слова Севра. Обжигая на Земле, они не трогали на Марсе. И она не понимала, почему? Ну, почему слова Севра превращались на Марсе в мертвый язык, начинали отдавать пылью? Она не хотела этого. Я полетела бы дальше, подумала она, лишь бы изменить это. Я ненавижу мертвые планеты и пустоту между ними, еще более мертвую, но я полетела бы гораздо дальше, только бы понять, почему слова Севра остывают.

– У него есть имя?

– Если ты о Лоцмане, то приближенно его имя звучит как Пта.

– И он откликается на такое нелепое имя?

– Если захочет. Говорят, такое случалось. Но сам я так думаю. Уверен, это просто легенда. – Севр как бы уколол ее. – Я никогда не слышал такого от людей, которые разговаривали бы с ним сами. Всегда из третьих-четвертых рук. Честно говоря, мы даже не знаем, марсианин ли это?

– Если нет, то кто? – испугалась Лейя.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Некий артефакт. Флуктуация. Сгусток некоего разума, материализовавшегося в такой странной форме. Всего лишь электромагнитное облачко.

– А мы разве не такие?

– Мы без обмана, – покачал он головой. – Мы созданы природой, и знаем это. У нас есть твердые доказательства нашего земного происхождения. А Вечный Лоцман просто водит барки по каналам Марса. Может, он водил их тут и тысячи лет назад, а может, появился в одно время с нами. Может, он всего лишь тень, наведенная неведомо кем, даже нами.

Он улыбнулся:

– Зачем ты таскаешь с собой этот календарь? Ты же знаешь, на Марсе он ничему не соответствует.

Лейя не ответила.

Она бережно погладила белую хризантему.

Может, она и похожа на тонкие ледяные цветы Марса, но она живая и не растает под живыми лучами Солнца. И радужная бабочка не изменит своей формы, хотя, к сожалению, никогда не взлетит. Я не могу понять, куда уходит тепло из голоса Севра? Он улыбается, но это неправильная улыбка. Мне нужно чудо. Самое обыкновенное. Мне нужен знак. Она провела кончиком язычка по пересохшим губам. Я не хочу уподобляться мертвой планете. Лейя молча смотрела на нежную колючую белизну инея, все гуще садящегося на камни. Я не хочу, чтобы Севр превратился в ледяной полупрозрачный призрак. Я не люблю воспоминаний, ненавижу мертвецов, которых, может, никогда не было. Мне нужны живые руки. Пусть даже грубые.

– О чем он думает?

– Лоцман? – откликнулся Севр.

– Ну да.

– Я даже не знаю, думает ли он вообще?

– Он думает, – упрямо произнесла Лейя.

– Интересно, о чем? – усмехнулся Севр.

– О живом цветке, который терпеливо ожидает его дома, – Лейя не знала, почему она произносит эти слова. Может, потому что они звучали в ее сознании? – Цветок сидит в клетке. Совсем один. Пока меня нет, цветок должен надышать много кислорода. В моем доме хрустальные стены, а по каменному полу текут ручьи настоящей воды. А за окнами шумят винные деревья.

– И ты говоришь, у тебя нет воображения.

Накренясь, барка медленно вошла в канал Манаган, из которого открывался прямой путь к маяку Хирхуф.

Здесь караваны обычно разделялись.

Одни шли в Амму, а белый камень везли в Аммару.

Туда же, в Аммару, шли барки с медью и золотым песком.

А в Меллух везли диорит для огромных статуй, постоянно затапливаемых черным илом и мутной водой с Олимпа. Чтобы построить Меллух ламиты приходили с моря Аззор, а сузы из Нижних Суз, а манаганы поставляли глыбы диорита. Огромные черные статуи поднимались над призрачным течением канала Хирхуф, указывая путь. Как к дому мрака, как к жилищу, отдаваемому воде. И входящий вступал в место, из которого был изъят свет, где пищей служит прах, а питьем – только тени, и где никто никогда не видел над горизонтом двух лун. «Привратник, открой дверь, чтобы войти мне! Если ты не откроешь дверей и я не буду в состоянии войти, я разобью дверь, сломаю засов, сокрушу вереи, оторву створки, выведу покойников. И они будут есть и жить. И станет мертвых больше, чем живых.»