Наталья Иртенина - Аут

Зверя звали Дан, и он был сыном Морла.

Камил наконец выкарабкался из постели, оделся, умылся. Утро было совсем ранним, хозяин встает позже, а завтракает еще позже. Но молодой хозяин, ночной зверь, наверняка уже ждет его. Не может не ждать. Конечно, не для того, чтобы попросить прощения. У мальчика доброе сердце, но жестокий ум. Он берет от жизни только то, что ему нужно, и не виноват, что это нужное берется лишь жесткостью. Камил как никто другой был знаком с этой философией. Философией убийства. А разве у трупа просят прощения?

Он потратил немного времени на приготовление напитка, восстанавливающего силы, сервировал поднос завтраком и понес в комнату Дана.

Как всегда после своих прогулок, мальчик был очень бледен и изможден. Он полулежал, вытянувшись, в кресле и с вялой улыбкой еле слышно ответил на приветствие толстяка. Камилу пришлось помочь ему держать стакан и подносить ко рту.

Дан ни капельки не походил на беспощадного зверя. Он был хил телом, невысок и не отличался здоровьем. Наверное, дух из него можно было вышибить одним щелчком, даже не заметив этого. Когда он родился, точнее, когда его родили , Камил сомневался, что ребенок выживет. Он принял тогда на руки недоношенного заморыша, перемазанного кровью, своей и материнской, почти неживого. Однако в заморыше сидело крепкое желание жить, которое с годами трансформировалось в желание проживать чужие жизни, ползая по чужим мозгам. Его дух как будто компенсировал таким образом немощь доставшегося ему тела, вынужденного большую часть времени проводить в сидячем или лежачем положении. Дан никогда не выходил из своих комнат, а прогулки вокруг дома в коляске ушли в небытие вместе с младенчеством.

Он любил полутьму, поэтому неяркий свет горел обычно только в соседней комнате, за полуприкрытой дверью. Время от времени он даже принимался читать в этом полумраке или возиться со своими железками и чертежами. Толстяк, конечно, брюзжал и ругался на такое безобразие, но отучить от вредной привычки не мог. А читал мальчик много. Вся старинная библиотека, имущество бывших владельцев дома, настоящие бумажные книги в переплетах, постепенно перекочевала в комнаты Дана. Книжки лежали здесь повсюду, ровными стопками и кривыми клумбами, а в промежутках между ними ноги постоянно натыкались и спотыкались о провода, инструменты, платы, батареи, полусобранные электронные мозги, три или четыре очень мощных компа, разнообразные детали, выпотрошенные корпуса и тому подобный инвентарий из коллекции сумасшедшего изобретателя.

Напиток подействовал быстро, через несколько минут Дан уже самостоятельно, хотя и через силу впихивал в себя принесенную еду.

– Ненавижу есть, – затянул он свое любимое присловье, злившее толстяка. Дану это было отлично известно, и он пользовался этим приемом, чтобы отвлечь дядюшку от неправильных, по его мнению, мыслей. Сейчас неправильными, очевидно, были укоризна и сердитость, которые дядюшка молча, но выразительно обращал к нему. – Жевать, глотать – сколько сил и времени это отнимает. Да еще по три раза на дню. Мне иногда кажется, что во время жевания можно помереть со скуки. Исключительно из уважения к тебе, дядюшка, я еще не бросил этого занятия.

В глазах Дана появилось нечто похожее на озорной блеск. Это случалось с ним чрезвычайно редко, мальчик вообще не был склонен к юмору. Шутки выпрыгивали из него обычно случайно, но всегда за этим что-нибудь стояло. Например, удачная прогулка . Камил догадался, что сегодня ночью из его мозгов выловили нечто интересное.

– Я думаю, ты не бросил этого занятия исключительно из уважения к своему желудку, – сказал он с недовольным видом.

– Мой желудок? Что такое мой желудок? – презрительно отозвался Дан. – Безмозглая тварь. Я приручил его, и он не смеет пикнуть. Я не вру, дядюшка. Можешь проверить.

– Как это я проверю? – проворчал дядюшка.

– Например, не приноси мне есть в течение недели.

– Да за эту неделю от тебя даже тени не останется.

– Зато ты убедишься, что я не хвастаю.

– Я и так знаю, что ты не хвастаешь. Ты просто бессовестно бросишь свой желудок и переселишься на эту неделю в другое место .

– Нет, дядюшка, – вздохнул Дан, – ты же знаешь, что больше двух дней я не могу. Я вынужден возвращаться, чтобы есть. Всегда есть. Вот в чем мое несчастье. Безмозглая тварь все-таки сильнее меня.

– Ну так и ешь, и не заговаривай мне зубы.

– Дядюшка, у тебя сегодня плохое настроение.