Виктор Колупаев - Ошибка создателя (сборник)

Потянувшись за стойку, Бестлер достал стакан, и теперь я опять видел только его спину. Но мне вполне хватило увиденного.

Там, где находился Бестлер, всегда следовало ждать неприятностей.

И весьма-весьма крупных…

Я тихо выбрался с галереи и спустился на свой этаж.

На портрете карие глаза Бестлера были написаны особенно ярко. Именно так, с презрением и в то же время со всепрощением, смотрел на меня Бестлер, получая в Риме премию Рихтера, присуждаемую за лучший роман года.

— Мне кажется, — сказал он тогда, — все эти награды нужны лишь затем, чтобы с приязнью думать о несчастных, не сумевших их получить. Вы не находите?

В этих словах он был весь.

Я устал. Даже стук в дверь не вызвал во мне интереса.

Дежурный — это был он — покачал головой:

— Я пришлю вам кофе.

— Могу ли я выходить из этого зала? — спросил я.

— В любое время, — удивился дежурный. — Вы — наш гость. Через полчаса вам принесут мебель. Скажу откровенно, музей не худшее место обсерватории. И самое безопасное.

— Безопасное?

— Именно так.

— Чему я обязан?..

Он не уловил иронии. Или не захотел уловить. Пояснил:

— Вестям от нашего Хорхе. Мне искренне жаль, что ваше знакомство состоялось при крайних обстоятельствах.

— Я не доставлял никаких вестей.

— Вы слышали и передали нам слова, которые сказал над телом Хорхе его друг по имени Дерри. Это важно, поверьте мне, и у вас есть основания надеяться на нашу помощь.

Дерри… Он говорил о кудрявом уругвайце, труп которого остался в болоте… Но о каких словах шла речь?.. Я пытался вспомнить и не мог… Ах, да! "Революция потеряла превосходного парня"!.. Это, действительно, мог быть пароль… Но чей? Для кого? У меня голова кружилась от догадок.

Еще раз извинившись, дежурный ушел. Он сказал мне важные вещи, над ними стоило подумать. Но почти сразу два здоровенных парня в спортивных костюмах притащили диван, письменный стол, два кресла и показали, как пройти в ванную, расположенную этажом выше.

Я пытался заговорить с парнями, но они обращали на меня не больше внимания, чем Верфель, когда подобрал меня в сельве. Если я гость, подумал я, то гость на особом положении…

"Мусорная корзина, — думал я, рассматривая портреты. — Не попал ли в нее и я?" Было нелегко оценить иллюзорные преимущества, которые мне предоставили невидимые хозяева обсерватории со столь странным названием…

Бродя по залу, я обнаружил длинный шнур и потянул его. Прямо передо мной медленно поднялась по стене тяжелая портьера, и почти сразу я услышал:

— Не делайте этого! Атмосфера ненадежна.

Это опять был инспектор.

Помогая мне опустить портьеру, он повторил:

— Ничего не делайте без ведома людей знающих. Это закон для сотрудников и гостей нашей обсерватории. И поймите, — он вежливо улыбнулся, — я опускаю портьеру не затем, чтобы лишить вас вида на эту мерзость, — он кивнул в сторону сельвы, — а всего лишь для безопасности. Вашей.

— Что мне может грозить?

— Сельва, — сказал он серьезно. И, помолчав, продолжил: Держу пари, вы не знаете, зачем я пришел.

— Не знаю.

Он помолчал опять, предвкушая эффект:

— Меня попросили ответить на ваши вопросы. На все вопросы без исключения. Убежден, что значение многих увиденных вами вещей вам неясно, а непонятное может толкать на необдуманные поступки. Мы хотим помочь вам. Спрашивайте.

Как я ни устал, не удержался от улыбки. Кивнул на портреты:

— Кто они?

— Правильный вопрос, — удовлетворенно сказал инспектор. Каждый из этих людей стоит отдельного рассказа. — Он задумчиво обвел портреты взглядом. — Если хотите, начнем с Вольфа. Вам ничего не говорит это имя? — и укоризненно покачал головой. — Ведь вы научный комментатор крупной газеты!.. Так вот, Вольф был человек открытый, радушный, а работы его были изложены так, что и сейчас доставляют удовольствие любому читателю. Он — физик и занимался исследованием спектра озона. Сказать по правде, немногие из научных статей читают через десять лет после их опубликования. К этому времени, если работа важна, основное ее содержание попадает в учебники, детали разрабатываются и улучшаются, и перечитывать оригинал кому-нибудь, кроме историков науки, совсем ни к чему.

А вот работы Вольфа перечитывают. Они остроумны, как и их автор. Я сам слышал его рассказ о том, как горничная, опоздав на его звонок, объяснила это тем, что была горячо заинтересована обсуждавшимся на кухне вопросом — происходим ли мы все от Дарвина! — инспектор рассмеялся.