Роберт Силверберг - Тернии

— Чоку пришло в голову, — ответил д’Амор, — что мисс Келвин было бы интересно побеседовать с этим… уникумом. Он сказал мне привезти мистера Меланжио.

— О чем я должна с ним беседовать? — спросила Лона.

— Откуда я знаю? — улыбнулся д’Амор.

— У него что-то не в порядке с головой, да? — прошептала Лона узкогубому на ухо, отведя его в сторону.

— Скажем так, шариков у него явно не хватает.

— Что, значит, Чок придумал для меня новый проект? Теперь я должна буду ублажать этого идиота?

Это было все равно, что разговаривать со стенкой.

— Зайдите с ним в кабинет, — только и сказал д’Амор, — присядьте, побеседуйте. Не исключено, что Чок появится только через час.

К длинной комнате примыкал отгороженный закуток, с парящей в воздухе стеклянной столешницей и мягкими креслами. Лона и Меланжио переступили порог, дверь за ними затворилась. Замок щелкнул с безнадежностью тюремного засова.

Молчание. Игра в гляделки.

— Спросите у меня какую-нибудь дату, — произнес он. — Какую угодно.

Он ритмично покачивался в кресле, вперед-назад, вперед-назад. С лица его ни на мгновение не сходила улыбка. По развитию ему, наверно, лет семь, решила Лона.

— Спросите у меня, когда умер Джордж Вашингтон. Или кто-нибудь другой. Любая знаменитость. Спросите.

— Абрахам Линкольн, — со вздохом произнесла Лона.

— Пятнадцатое апреля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Знаете, сколько ему было бы сейчас? — Он назвал ей возраст, с точностью до дня. Цифра звучала достаточно здраво. Меланжио весь лучился гордостью.

— Как это у вас получается?

— Не знаю. Получается, и все. Всегда получалось. Календарь и погода. — Он хихикнул. — Вы мне завидует?

— Не слишком.

— А некоторые завидуют. Они хотели бы научиться так же. Мистер Чок сказал, что хотел бы научиться так же. Знаете, а еще он хочет, чтобы вы вышли за меня замуж.

Лона вздрогнула.

— Что, прямо так он и сказал? — поинтересовалась она, стараясь, чтобы это не прозвучало обидно для Меланжио.

— Нет. Ну, не словами. Но я знаю, он хочет, чтобы вы были со мной. Как бы были с тем человеком, у которого такое смешное лицо. Чоку это очень нравилось. Особенно когда вы ссорились. Один раз я был тогда с мистером Чоком, и он весь покраснел и выгнал меня из комнаты, а потом позвал обратно. Наверно, это было, когда вы подрались.

Лона лихорадочно пыталась понять, о чем речь.

— Давид, ты умеешь читать мысли?

— Нет.

— А Чок?

— Нет. Это не чтение. Дело не в словах, а в ощущениях. Чок читает ощущения. Я точно знаю. И ему нравится, когда ощущают несчастье. Он хочет, чтобы мы вместе были несчастны, потому что тогда он будет счастлив.

— Давид, — изумленно наклонилась к нему Лона, — тебе нравятся женщины?

— Мне нравится мама. Иногда мне нравится сестра. Хотя они часто обижали меня, когда я был маленький.

— Ты когда-нибудь хотел жениться?

— Нет! Женитьба — это для взрослых.

— А тебе сколько лет?

— Сорок лет, восемь месяцев, три недели, два дня и не знаю, сколько часов. Мне не хотят говорить, во сколько я родился.

— Бедный…

— Тебе жалко меня, потому что мне не хотят сказать, во сколько я родился?

— Мне просто тебя жалко, — сказала она. — Точка. Но я ничем не могу помочь тебе, Давид. Я устала всем помогать. Пора уже, чтобы кто-нибудь наконец помог мне.

— Давай я тебе помогу.

— Спасибо, Давид. Ты настоящий помощник. — Что-то подтолкнуло ее взять Меланжио за руку. Какая гладкая прохладная кожа. Но не такая гладкая, как у Берриса, не такая прохладная. Меланжио задрожал, но позволил ей сжимать его ладонь. Через несколько секунд она выпустила его расслабленные пальцы, подошла к двери и стала водить ладонью вдоль стыка створок. В конце концов, створки разъехались; Николаиди и д’Амор о чем-то переговаривались вполголоса.

— Чок хочет видеть вас, — туг же объявил д’Амор. — Ну как вам наш Давид?

— Очарователен. Где Чок?

Чок ждал в своем тронном зале, под самым потолком. Лона вскарабкалась по хрустальным скобам. Приближаясь к толстяку, она чувствовала, как к ней возвращается ее прежняя робость. Ладить с людьми за последнее время она выучилась, но поладить с Чоком ей может оказаться не под силу.

Тот покачивался в своем гигантском кресле. Пухлое лицо его прорезала глубокая складка; наверное, это была улыбка.

— Очень рад снова увидеться. Как вам путешествие?

— Спасибо, очень интересно. Теперь о детях…

— Ну, Лона, к чему такая спешка… Вы видели Давида?