Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)

— Тебе кто-то звонил.

— Кто?

— Я его не знаю.

— Просил что-нибудь передать?

— Хотел видеть лично.

Мария с Ольдой вошли в квартиру и сразу, не раздеваясь, направились в комнату Ольды. Он, с удивлением глядя на них, спросил:

— Почему вы не раздеваетесь?

— А? Что ты говоришь, Алекс? Нам с Ольдой нужно поговорить…

Они закрыли за собой дверь, и он остался в коридоре один. «Мы все стали чужими. Каждый живет отшельником. Ну о чем им нужно поговорить? О всяких глупостях…» Он подошел к двери и резко распахнул ее, остановившись на пороге.

Мария и Ольда, так и не раздевшись, сидели в противоположных углах комнаты в креслах и молча смотрели друг на друга. Алекс долго пытался перехватить взгляд жены или дочери. Но они, погруженные в свои мысли, словно не замечали его.

«Сумасшедший дом! Поговорить им нужно! Всем я чужой. Никого и ничто не объединяет. Только дождь. Этот прекрасный, чудный дождь. Если б не он, так и не собрались бы вечером все вместе. Вся семья! Никто даже смотреть не желает на него… Они красивы… И так похожи… Когда-то, неужели это было?.. Было! И тогда все казалось иным. Он любил! Любил всех! Любил весь мир. И себя любил… Ненавижу! Золотистые локоны ненавижу! Себя ненавижу. Люблю только дождь. Я сызмальства любил дождь».

— Ты ждешь ламантинов? — вяло улыбнулась Мария. — Я все сделаю, но… немного погодя.

«Как все просто. Он, оказывается, стоит на пороге в ожидании любимого блюда. Какое глубокое понимание! Еще бы, двадцать лет прожили вместе. Манекены! Бездушные, красивые манекены!»

Нескрываемая ненависть к жене и дочери переполнила его. Маска отвращения и презрения обезобразила лицо писателя. Он резко повернулся и стремглав выскочил из квартиры.

«Я с детства любил дожди… Только дожди!»

«От специальной комиссии!

Неопровержимо доказано, что гелиобульерная установка «Юлиора» является источником мощного К-лептического излучения, которое вызывает постоянное конденсирование влаги над Белоозером и приводит к серьезным нарушениям психики людей за счет возбуждения ассоциативных участков мозга.

Считается совершенно необходимой немедленная остановка «Юлиоры», несмотря на последствия, которые вызовет эта акция. Город нужно перевести на прежние системы энергообеспечения до полного выяснения возможности нейтрализации К-лептического излучения.

Население Белоозера должно быть широко информировано о предстоящей остановке «Юлиоры», чтобы предупредить возможную панику, беззащитность и тому подобное при временном энергетическом голоде.

Григорий Завира встал из-за письменного стола домашнего кабинета, вошел в соседнюю комнату.

Наталья лежала, свернувшись калачиком, под розовым, блестевшим от света ночника, одеялом. Она сладко спала. Длинные черные волосы струились по белоснежной подушке, огибая обнаженное плечо. Григорий Завира долго стоял на пороге комнаты и любовался ею.

Женщина глубоко вздохнула во сне. Завира подошел ближе, взял стул и сел рядом с кроватью… Еще утром, до начала первой операции, профессор встретился взглядом с Натальей Бильц и почувствовал вдруг, что его собственный взгляд изменился. Глаза слегка прищурились, улыбаясь и излучая тепло, непостижимым образом оказавшееся в душе профессора.

— Доброе утро! — и внезапно ее улыбка, улыбка Натальи Бильц, показалась Завире живой и искренней.

За Натальей следовали два биокибера, они уже второй год вместе с нею работали во время операций в одной бригаде биохимической экспресс-диагностики.

— Как настроение, Трациан, Гвидон?

Биокиберы ничего не ответили, лишь сдержанно поздоровались с профессором.

Операцию начали, как всегда, в девять, подготовив все необходимое. Потом пришел писатель, Алекс Рилл.

По своему обыкновению он опоздал, почти вбежал в операционную, путаясь в полах стерильного халата… Наталья снова глубоко вздохнула, и профессор вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний такого удивительного и прекрасного, но призрачного, нереального дня. Он смотрел на Наталью, на ее плечо в свете розового ночника… Эта молодая женщина, вчера еще чужая, вчера еще — кукла с холодным мертвым взглядом, казалась сейчас самым родным существом. И даже воспоминания о Марте не были мучительными, ему казалось, будто именно она — его жена — лежит сейчас, свернувшись калачиком, под розовым одеялом, словно Марта Урбан вернулась к нему через двадцать лет разлуки, совсем иная, но именно она, воплотившаяся в самое дорогое сейчас для него существо. Профессор наклонился, ласково провел ладонью по черным локонам на белой подушке… Когда закончилась операция, Наталья сама подошла к нему и, улыбнувшись, тихо сказала: