Карен Симонян: МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1981 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Тем временем детей на экране стало больше. Они бегали, скакали, ловили один другого. И смеялись — громко, весело, как никто не смеялся на звездолете. Мальчик перестал глядеть на экран и сказал роботу: «Хочу к детям». На корабле больше детей не было, и робот повел мальчика к отцу.

Отец внимательно выслушал его сбивчивый рассказ про фильм, потом положил ему на голову большую и теплую руку и как-то через силу сказал: «Осталось шесть независимых лет. Тогда…» Он не разъяснил, что будет тогда.

И мальчик спросил: «А когда это будет это «тогда»?» Отец молча повел его в каюту, поколдовал над электронной машиной, и из нее выползла белая лента с множеством черных черточек. Отец покопался в своих карманах, потом в ящике и наконец нашел маленькую палочку. Этой палочкой он сделал на ленте из первой черточки крестик и отдал ее сыну. «Каждый день, — начал было он, но вспомнил, что мальчик не знает, что такое «день», и поправился: — Каждый раз, как прогудит большая сирена, будешь ставить тут один крестик. Когда поставишь все, тогда мы прилетим на Землю, и ты пойдешь к детям». Он еще раз погладил сына по голове и вышел.

А мальчик начал разглядывать ленту. Он быстро наставил бы на ней крестиков и побежал бы на Землю в большой дендрарий. Но отец велел ждать сигнала сирены. И мальчик только однажды поставил лишний крестик, хотя ему и очень надоело ждать. Черточек оставалось так много, что он не мог их даже пересчитать и не верил, что их когда-нибудь не станет. Черточки уже снились ему. И, встав, звал робота и отправлялся в библиотеку. Там был только один фильм — тот самый, что он уже выучил чуть ли не наизусть. Но все равно смотрел его много раз подряд, каждый раз находя нечто новое, желанное и интересное…

Наставник замолк. В голубом полумраке мы видели только его фигуру, высокую, широкоплечую, и гордую голову с поседевшими волосами.

Молчали и мы, удивленные тем, что, оказывается, наш наставник знает и эту, не любимую им тему. Наконец Мишка нарушил тишину:

— Он потом встретился с детьми?

Наставник повернулся к экрану, и мы увидели, как он покачал головой. Потом услышали:

— Звездолет вернулся позже. Была авария. А мальчик… Он тогда уже вырос.

Нам стало жалко мальчика, который ни разу не погулял со своими ровесниками. Один Сашка сказал:

— Ну и что? Зато ему легче было вернуться в космос.

— Он остался на Земле, — ответил наставник. И мне показалось, что его голос задрожал. Но мне это, наверное, только показалось. Через мгновение наставник добавил: — Ведь что может быть лучше нашей чудесной, чудесной Земли.

— А тот мальчик, — вырвалось у меня, — где он сейчас?

Шторы поползли вверх. Снова стало светло. Наставник стоял за столом, глядя поверх наших голов. И мне показалось… Мне показалось, что наш наставник очень похож на того штурмана, отца мальчика… и на самого мальчика…

Мне на день рождения подарили астероид.

Когда гости разошлись и мы с мамой мыли в кухне посуду, пришел дядя Исмаил. Дверь открыл папа, поскольку Туня не хотела отвлекаться: висела над порогом и читала нам с мамой мораль:

— Возмутительно! Половина одиннадцатого, а ребенок не спит. Это расточительно и нелогично — воспитывать человека без режима. Это даже нецелесообразно — мыть посуду в доме, где полным-полно автоматов!

Туня считала себя в семье единственным стражем порядка и ворчала всякий раз, когда мы поступали по-своему, по-человечески. Правда, я не очень прислушивалась к скрипучей воркотне электронной няни: в конце концов, не каждый день человеку исполняется восемь лет. И еще я знала, что мама за меня! Туня, конечно, это тоже знала и висела в воздухе печальная-печальная. Вообще-то она похожа на подушку с глазами и еще чуть-чуть — на бесхвостого кашалотика. То есть хвост у нее был. Но не настоящий, не для дела, а просто смешной шнурок с помпоном — для красоты. Сейчас, например, он болтался беспомощно и тоскливо. Антенночки с горя почернели и обвисли — очень они у нее выразительные: меняют цвет и форму, когда ей хочется пострадать. А страдания ее объяснялись просто: запрограммированная на здоровое трудовое воспитание детей, Туня почему-то никому не прощала, когда меня заставляли работать. Где ей, бесчувственной, понять, какое удовольствие помочь маме? Обычно родители не выдерживают этих жестов Туниного отчаяния и немедленно уступают. Может, мама и теперь не устоит — Туня, нуда противная, умеет свое выскулить. Но пока меня не отправляют спать, можно всласть повозиться у посудомойного автомата…