Александр Астраханцев - Почем нынче Ван Гог

— Объясни толком — ты ж говорил, смотрел с лупой?

— Ну, смотрел, смотрел! — продолжал вопить Сергей, размахивая руками и мечась по комнате. — Ничего не пойму! Стыдобушка — облапошили, как пацана! Ведь я же облазил ее всю, каждый сантиметр осмотрел! Руку готов заложить — видел настоящего Ван Гога! Нич-чего не понимаю!

Андрей, держа картину и уставясь в нее, только хлопал глазами — убей Бог, он подлинного Ван Гога от поддельного никогда бы в жизни, наверное, не отличил.

— Почему ты решил, что поддельная?

— Да сразу же, сразу, как приехал домой, как глянул, — Сергей сел, наконец, на стул, вынул платок и стал отирать вспотевшие лоб и шею, — вот будто в сердце ножом: поддельная! Ладно, думаю, отложу. Поехал на работу, вернулся с полдороги, глянул — еще хуже стало: что за чертовщина, думаю, куда ж я смотрел-то, как мог так глупо пролететь? Взял ее, поехал к Полине Георгиевне — есть тут старушенция, искусствоведша-пенсионерка: у той глаз наметанный, грамотная старушка… Полтора часа она вокруг нее ползала и изрекла приговор: целых пять несоответствий с авторским стилем!.. Ну что делать? Пошли бить морду этому сукиному сыну! Не на того напал, я из него вытряхну подлинник — был он у него, точно знаю, что был! Собирайся, пошли — буду из него душу вынимать!

— Да погоди ты, остынь немного, — Андрей положил, наконец, холст, достал из холодильника бутылку лимонада, открыл и всучил Сергею, чтоб охладился, а сам принялся развивать перед ним свои соображения: торопиться им пороть горячку незачем, и бить морду тоже надо с умом.

Никуда они, действительно, в этот вечер не пошли, а выработали подробный план действий, решив отправиться потрошить Ханыкина завтра, на свежую голову.

В десять утра, спустя ровно сутки, они снова появились перед бронированной дверью. Андрей встал сбоку, прижавшись к стене, чтоб его не было видно в глазок. Сергей позвонил.

Ханыкина опять не было слышно несколько минут; потом громыхнул засов, звякнула цепочка, и угрюмый голос глухо прогудел из-за стальной двери:

— Кто?

Все пока шло по плану.

— Это я, Мамонов! — как можно спокойнее откликнулся Сергей. — Должок принес.

Загремел еще один засов, и как только стальная дверь приоткрылась, Сергей резко распахнул ее и кинулся на Ханыкина; следом ворвался Андрей, захлопнув за собой дверь; вдвоем они повалили Ханыкина на пол лицом вниз, заломили за спину руки и завязали прихваченной с собой веревкой.

Как договорились заранее, Кузин, оседлав поверженного Ханыкина и крепко схватив его одной рукой за волосы, другой вытащил из кармана куртки нож, завернутый в тряпицу, и, подражая киногероям-грабителям, не давая Ханыкину опомниться, выдернул нож из тряпки, приставил к горлу и грубо прохрипел:

— Хотел нас околпачить, падла? Душу выну — говори, где подлинник! Еще срок получу, но в шашлык искромсаю!

Тот пыхтел и задыхался, оттого что голова его была страшно завернута, пускал губами пузыри, закатывал глаза и хрипел:

— Н-нету подлинника!

— Врешь, падла! — Кузин сильнее вдавливал в его горло нож.

— Ну н-нету, нету подлинника! — хрипел торгаш.

— Погоди, отпусти маленько, он нам живой нужен, — отвел руку Кузина Мамонов, побаиваясь, как бы тот в запале не перестарался, и склонился над Ханыкиным. — Ты, Гоша, скажи, не бойся: где он?

— Ну нету, нету! — попугаем твердил свое Гоша.

— Но я же своими глазами его видел!

— Эту ты и видел.

— Издеваешься? Меня, искусствоведа, провести хочешь? — уже раздраженно, выходя из себя, кричал Мамонов, не замечая иронии положения, когда он предлагает дискуссию оппоненту, который лежит, уткнувшись лицом в грязный половик, со связанными руками, а на нем сидит молодец и тычет в горло нож.

— Ну я же сказал: нету! — в отчаянии, чуть не плача, выкрикнул торгаш.

— Ладно! Подержи его пока так. Извини, Гоша, но придется порыться в твоей коллекции — вынуждаешь. Если найду — ох и ткну его тебе в рожу!

Мамонов ушел, и не было его долго. Ханыкин лежал смирно.

Наконец, тот вернулся, присел на корточки перед хозяином.

— Так где он все-таки? Успел загнать? Скажи!

— Ну нету его! — тянул свое Ханыкин.

— Где он?

— Да не было же, не было его! Не могу уже!

— Я что, по-твоему, ошибся?

— Ну отпустите маленько, я все объясню, честное слово! — взмолился Гоша; лицо его было багровым от натуги.

— Ладно, отпусти его, Андрей.

Кузин слез с Ханыкина, поднялся.

Тот, со связанными сзади руками, обессиленный, тоже поднялся следом, сначала на колени, потом, качаясь, на ноги.