Юрий Астров - Крылья

Значит, масонов — в сторону. Что еще осталось? Союз Двенадцати? Эк куда тебя занесло! Ну, хорошо, оставим свободный полет фантазии. Были ведь еще «филадельфы», «Арзамас», в конце концов! А что, и очень даже симпатичный был кружочек! Светлана, Чу, Сверчок, Две Огромные Руки… ну что за прелесть! Да… Но при чем тут плащ? Так, вот еще какие-то «зыряне» были… Филоматы и филареты… Плыне, Висла, плыне по родной краине, и допуки плыне, Польска не загине… Да, но это чистая политика. Не то, совсем не то…

А дальше и вообще уже сплошь секты! Ессеи, гностики, монтанисты, манихеи, катары, альбигойцы… Прыгуны, духоборы, адвентисты седьмого дня… Тюкальники… Вот еще, блин, религия! Антихрист на земле, поэтому каждому, чтобы не служить Антихристу — топором по затылку — тюк! Нет, наш плащ тут, конечно, не при чем. Марабуты, исмаилиты, езиды… Друзы какие-то!.. Черт-те-что, ей-богу! Эти-то тут при чем? Зачем я сюда полез? Плащ ведь явно европейский!

Нет, так дело не пойдет. Ничего я не найду.

А не пойти ли к сведущим людям?

Потолкавшись пару дней на рынке, купив несколько пучков совершенно не нужной ему травы, Семен обзавелся адресами знахарок — в Куличе и окрестностях. Вывел из сарая пожилую, едва ли не антикварную 21-ю «Волгу» с оленем на капоте, оставшуюся от отца, и стал кататься. Однако — без толку.

Семен Орестович мог разговорить кого угодно, — он умел слушать, сказывалось (в том числе и) журналистское прошлое. Его заинтересованность в собеседнике была совершенно искренней, и собеседники это понимали. Объездив десяток старушек и стариков, а также более молодых представителей почтенной профессии, выслушав кучу автобиографий, получив массу сведений о народных средствах (ну, там гнилая кровь, моча молодого поросенка, лягушки, вареные в собственном соку, и прочая колдовская гастрономия), о гаданиях — на картах, на кофейной гуще, на бобах, — он, однако, нимало не приблизился к цели. Все это — белиберда чистой воды…

Совсем было потеряв надежду, Семен Орестович решил махнуть вместе с плащом в столицу. Там у него оставались кое-какие знакомства, и было добраться как до сведущих историков, так и до адептов чистого знания. Хотя и опасное это дело… Но, не выяснив тайны плаща, Семен уже не мог жить спокойно. У него появилась цель!..

Вытащив плащ из-под дивана, он снова стал его внимательно разглядывать — и вдруг вспомнил, как еще ребенком лечился у старухи-соседки. Она высыпала ему пшеном «куриные гузки», — болезнь прошла в один день. Старуху на улице звали Салихвоновной, и жила она буквально в ста метрах от дома Семена. Бабке сейчас за девяносто, она слепа, глуха, как пень, но… чем черт не шутит!

Прихватив бутылку самогона (вся улица знала бабкины пристрастия) и плащ в свертке, Семен пошел к Салихвоновне.

— А что, бабуся, не худо бы вина выпить! — вспомнив бессмертные строки, начал разговор Семен.

— Эт точно! — мгновенно согласилась бабуля, доставая немытый стакан эпохи Никиты Сергеевича и сиреневую луковицу. — Так наливай, милок!

Хватили по стаканчику. Бабуся, прищурившись подслеповатыми глазками, заявила:

— Ну, чего у тебя? Не кобенься, просто так ты не пришел бы старуху проведать! Уж какой месяц, как вернулся, а зашел только сейчас!

Семен достал из пакета плащ:

— Потрогай, бабушка!

Бабка тронула бархат, неожиданно упала со стула и начала мелко-мелко креститься;

— Да ты что, озверел, что ли — такую вешш по улице таскать?!

— А что это? — допытывается Семен.

— Дак откуда же мне знать-то? — удивилась бабка. — Сам приволок, а сам спрашивает!

Посидели, помолчали.

— Ну-к, налей-ка мне еще чуток! — попросила старушка. Выпила.

— Чего это, не знаю, брехать не буду, да и грех брехать-то в таком поштенном возрасте, а только знаю, милок, что энта штука твово отца на хронте от смерти спасала. Ведь он у тебя герой был! Орел, чистый орел! Четыре танка под им сгорели-то! Все, кто в их были — в головешки, а ен-то — живой! Уж где ен эту штуку добыл, доподлинно не знаю, а только Хведоровна, бабка-то твоя, сказывала как-то, что как с-под городу Риги отступали в сорок первом, так в какую-то ихнюю церкву снаряд германский попал, пол-стены вывалилось, а там — шкилет, а на ем — вот энта вешш, и как новая, — ни пыли на ей, ни грязи, ни моли. А твой-то отец грамотный был! Он эту вешш и сохранил… Но мы тут про етто не болтали… Грех, да и власти прознать могли… Они в то время сурьезные были, власти-то… Товарищ Сталин — и-и-и! Не губошлеп, совсем не губошлеп! Так что спрятала Хведоровна этту вешш до луччих времен… А где они, луччие-то времена?! Ну-к, налей остаточек!