Владимир Михайлов - Может быть, найдется там десять?

– Более чем. Будет исполнено.

– Смотри у меня!..

Закончив разговор, вице-провектор с минуту посидел, моргая глазами, глядя в никуда. Хоть сказал бы кто-нибудь – зачем ему понадобилась эта никому не известная дамочка? Не было ни намерений таких, ни даже мыслей, да это и не его уровень, даже, строго говоря, и не Державного секретаря, а от силы городского или даже окружного префекта полиции, никак не выше. Однако же и секретарь оказался в курсе дела и даже не удивился такому интересу сверху. Словом, сплошные неясности. И в мозгах – туман.

Мозги надо прочистить. Нюхнуть – и сразу…

Доза была тут, в нагрудном кармашке. Вельможа уже понес руку, чтобы вынуть и раскрыть, и на полпути прервал движение и опустил ее. Или не нюхать?

«Не нюхать! – распорядился Ульдемир. – С тобою нанюханным мне управляться куда труднее. Так что уж потерпи. Ничего, не умрешь от воздержания. Вот уйдем – и гробь себя дальше. Тебе уже тридцать пять скоро? Значит, тебя еще на годик может хватить. Только есть ли у вас этот год?»

И Державный секретарь тоже настроился было чего-нибудь такого принять, но почему-то передумал. Скорее всего, потому, что Уве-Йорген не позволил, думая при этом: «Тебя бы в строй поставить, разгильдяя, фельдфебель тебя излечил бы от порока в два счета. Однако зачем ставить таких в строй? Только армию разваливать. Ох, цивилизация, наказание за глупость нашу…»

Вирге удалось поспать, кажется, совсем немного – во всяком случае, когда она проснулась, еще не рассвело как следует. Мона стояла высоко, голубой свет ее, смешиваясь с желтым недавно взошедшего Лита, беспрепятственно вливался в окно – длинное и узкое, под самым потолком. Этот свет был сейчас единственным, тот другой, непонятный, что царил здесь, когда старик привел ее, исчез – погас, спрятался где-то. Кратким был сон, однако женщине показалось, что она выспалась очень хорошо, и сейчас нужно что-то делать, как-то действовать – и тело, и душа просили, требовали движения. И она была готова уступить этому требованию – знать бы только, что надо делать и зачем.

В комнате она была одна, старик исчез куда-то. Странный человек, но, похоже, дружелюбный. Однако все-таки чужой, вряд ли можно верить ему во всем и до конца. Кстати, он, кажется, тоже приснился ей, пока спала, – что-то говорил, но что – не запомнилось. Не с нею разговаривал, с кем-то другим. Ну, старикам это, наверное, свойственно – вторгаться в чужие сны, им, наверное, жить очень скучно; «наверное» – потому что давно уже ни ей, да и никому другому не удавалось наблюдать стариков в жизни. А вот ей это удалось… Однако он все же бросил ее тут, попросту сбежал – скорее всего, решил, что не стоит она его забот и беспокойства. Ну, и хватит думать о нем. О себе – вот о ком надо сейчас размышлять, все начать сначала, поскольку уже не придется ей помогать старику в его делах, прекратившихся вместе с его уходом.

Старик ушел, но остатки еды, которой он угощал ее перед сном, остались. Вирга опустилась на стул, механически взяла со стола какой-то пирожок, откусила, начала жевать – вкусно, оказывается, и аппетит возник; наверное, все-таки отдохнула во сне, и организм стал требовать свое. Это хорошо. Надо подкрепиться перед тем, как искать выход отсюда, уйти подальше от этого места, здания, из этого района вообще, где что-то явно было не так. А если он еще вернется? «Прости меня, старик, – подумала Вирга, продолжая откусывать, прожевывать, глотать, – ничего другого не могу сделать, только уйти, оставить тебя наедине с покоем, который стал для тебя необходимым, – так, во всяком случае, принято думать…»

Она почувствовала, что уже почти насытилась; могла бы, конечно, съесть и еще сколько-нибудь, но нельзя переедать перед тем, как пускаться в дорогу. Ладно, оставшееся надо прихватить с собой – это поможет хотя бы весь предстоящий день не думать о пропитании, значит – действовать свободнее, решительнее… Странно: никогда в жизни не приходилось бродяжничать, а ощущение, словно она обладала уже достаточно серьезным опытом в таких делах. Откуда что взялось… Она тут же оборвала эти мысли: откуда взялось – неважно, важно, что оно есть. И вообще, нечего сейчас толочь воду в ступе, пора идти, кто знает, с рассветом сюда могут заглянуть какие-то другие люди, хотя бы те, которые слышны были где-то неподалеку, когда старик только привел ее сюда. Уйти по-хорошему, то есть – тихо, незаметно…

Съестное, что еще оставалось, она увязала в салфетку. Огляделась, чтобы решить: нет ли еще чего-то такого, что можно прихватить с собой для предстоящей жизни. В следующее мгновение старик вошел из коридора – бодрый, улыбающийся, словно очень обрадовавшийся, увидев ее. Сказал как ни в чем не бывало: