Он пересек Тотнем-Корт-род и Гауэр-стрит, не имея никакой цели, кроме желания подышать свежим воздухом, и только вступив под сень Лондонского университета и увидев его безобразно выпирающую в осеннее небо громаду, вспомнил, что здесь помещается министерство информации и что его издатель, Джефри Бентли, возглавляет в министерстве какой-то недавно созданный отдел. Он решил заглянуть к нему.
Пройти в здание оказалось не так-то легко; только раз в жизни, когда у него было назначено свидание в одной киностудии в дальнем пригороде Лондона, довелось ему столкнуться со столь чудовищными препятствиями. Впору было подумать, будто все секреты всех служб запрятаны в эту громоздкую массу каменной кладки. Эмброуза впустили лишь тогда, когда сам Бентли, вызванный в проходную, удостоверил его личность.
– Нам приходится соблюдать крайнюю осторожность, – сказал Бентли.
– Почему?
– К нам приходит слишком много людей. Вы не можете себе представить сколько. Это ужасно затрудняет нашу работу, – А в чем состоит ваша работа, Джефри?
– Главным образом в том, чтобы отсылать посетителей, которые хотят видеть меня, к тем, кого они не хотят видеть. Я никогда не любил пишущих людей – разумеется, мои личные друзья не в счет, – добавил он, – Я и не подозревал, что их такая уйма. Наверное, если подумать хорошенько, это и объясняет, почему на свете так много книг. Ну, а я никогда не любил книг – разумеется, книги моих личных друзей не в счет.
Они поднялись на лифте и, проходя по широкому коридору, обошли стороной Безила. Он разговаривал на каком-то иностранном языке, состоящем сплошь из отхаркиваний, с болезненного вида человеком в феске.
– Этот не входит в число моих личных друзей, – с горечью сказал Бентли.
– Он здесь работает?
– Не думаю. В отделе Ближнего Востока вообще никто не работает. Просто шляются без дела и болтают.
– Традиция восточного базара.
– Традиция министерств. Вот моя каморка.
– Они достигли двери бывшей химической лаборатории и вошли. В углу комнаты была белая фарфоровая раковина, в которую монотонно капала вода из крана. Посередине, на застланном линолеумом полу, стоял ломберный стол и два складных стула. У себя в издательстве Бентли восседал под потолком, расписанным Ангелиной Кауфман, среди тщательно подобранной мебели в стиле ампир.
– Как видите, приходится устраиваться по-скромному, – сказал он. – Я велел поставить здесь вот эти, чтобы придать комнате более человеческий вид.
«Эти» были два мраморных бюста работы Ноллекенса [29], на взгляд Эмброуза, более человечной комната Бентли от них не стала.
– Вам не нравится? Вы должны помнить их по Бедфордсквер.
– Мне они очень нравятся. Я прекрасно их помню, но не кажется ли вам, дорогой Джефри, что здесь от них веет чем-то похоронным?
– Да, – грустно проговорил Бентли. – Да. Я понимаю, что вы хотите сказать. Здесь они и вправду раздражают служащих.
– Раздражают?
– До умопомрачения. Вот, взгляните. – Он протянул Эмброузу длинную, отпечатанную на машинке памятную записку, озаглавленную «Мебели – нежелательность сверх служебных потребностей». – Ну, а я отослал им вот это.
– Он протянул еще более длинное послание, озаглавленное «Произведений Искусства, способствующих душевному спокойствию, отсутствие в помещениях консультантов». – И получил сегодня вот это. «Цветов, обрамленных фотографий, а также прочих мелких украшений и массивных мраморных монументов и мебели красного дерева декоративными особенностями различие между». Как видите, ярость прорывается тут аллитерациями. На этом пока все и засохло, но вы понимаете, как невероятно трудно тут что-нибудь пробить?
– И, наверное, едва ли имело смысл объяснять, что о Ноллекенсе написана одна из замечательнейших биографий на английском языке?
– Нет, конечно.
– Да, вам приходится работать среди ужасных людей. Вы мужественный человек, Джефри. Я бы такого не вынес.
– Господи помилуй, Эмброуз, зачем же вы сюда пришли?
– Пришел просто проведать вас.
– Ну да, все приходят проведать, только при этом рассчитывают устроиться к нам на работу. Так что уж лучше вам сразу и подать заявление.
– Нет, нет.
– Смотрите, как бы вам не пришлось пожалеть. Мы все ругаем нашего старого министра, но у нас уже немало приличных людей, и мы что ни день проталкиваем новых. Смотрите, пожалеете.
– Я вообще ничего не хочу делать. Я считаю всю эту войну безумием.
– Ну так напишите для нас книгу. Я издаю очень милую серию «За что мы сражаемся» и уже подрядил адмирала в отставке, англиканского викария, безработного докера, стряпчего-негра с Золотого Берега и врача-ушника с Харли-стрит. Сперва-то я думал просто о сборнике статей на общую тему, но потом пришлось несколько расширить первоначальный замысел. Дело в том, что у авторов оказались до того различные взгляды, что это повело бы к путанице. Но мы отлично могли бы всунуть вас в серию. «Я всегда считал войну безумием». Вот и еще одна точка зрения.
Читать дальше