Виктор Войников: Белая волна

Я могу уверенно назвать не меньше десятка разных районов, каждый из которых имеет свой почерк, свой характер, свои неповторимые особенности. Ни один мало-мальски опытный спелеолог не перепутает плавные, словно кольца анаконды, изгибы туннелей в районе Деревянных Ворот, с изломанными зигзагами Залов Посвящения. Хоть раз побывавшей на огромной, как спортзал, базе Бригантины, не спутает ее с тесным, но уютным Сто Четвертым Пикетом и разветвленными, как норы сурка, штольнями Лис.

Система никогда не остается стабильной надолго. Она живет. Она дышит, как живое существо. Где-то обвал, заваливает коридор или наоборот, открывает новый ход.

Сегодня тут стена, завтра ее кто-нибудь разберет, в поисках нового прохода, послезавтра рядом обрушится потолок, перегородив сразу несколько ходов, а через неделю этот район затопит водой проливных дождей оттуда, сверху. Катакомбы никогда не перестанут меняться.

Большая и широкая галерея через какую-то сотню шагов, вполне может сузиться до «ползуна» — низкой и тесной щели, сквозь которую нужно продираться с зажатым в зубах фонариком. Иногда встречаются целые районы таких узких и опасных щелей, особо узкая разновидность которых, по вполне определенным причинам, носит милое прозвище «шкуродёры». Не редкость, когда чистый и приличный во всех отношениях коридор внезапно обрывается тупиком или завалом. Кроме того, Система состоит из нескольких ярусов, которые пересекают друг друга так, что способны свести с ума самого дотошного топографа.

Словом, хотите иметь представление о том, как выглядит Система — дайте своему котенку пару дней поиграть клубком ниток и посмотрите, что из этого получится.

Только в случае одесских катакомб, клубок имеет общую длину в три с весьма внушительным «хвостиком» тысячи километров, а запутывали его начали больше двухсот лет назад. Чуть раньше 13 сентября 1789 года, дня, когда под стенами небольшой турецкой крепости Хаджибей загремели пушки дивизии генерал-майора Осипа Михайловича Де-Рибаса.

Полной и подробной карты этого тысячекилометрового хаоса (за исключением тех схем, что составляют в «Поиске») никогда не существовало. Надежную навигацию может обеспечить только собственная память, знание особенностей Системы и система меток на стенах. У меня, кроме того, получается довольно неплохо читать следы. Всегда удивляет, сколько следов может оставить после себя человек. Даже в таком странном и, на первый взгляд, менее всего подходящем для следопытства месте, как Система. Группа Голландца не была исключением.

Мы с Антоном начали осмотр Пятого Пикета с «кухни».

Три банки тушёнки. Пачки китайской «быстрорастворимой» вермишели. Пластиковые бутылки «Спрайта». Водка. Много водки. Котелок (грязный). Примус. Две пластиковые бутылки с бензином. Одинокий журнал с полуразгаданным кроссвордом.

Мусор. Две пустые банки из-под сардин в масле. Несколько оберток от шоколада.

Две пустых пластиковых «торпеды» из-под «Спрайта» и «Фанты». Горелые спички.

Несколько свежих огарков свечей. Окурки. Пустая пачка «L &M». Смятые пластиковые одноразовые стаканчики.

В «спальне» обнаружились два солдатских вещмешка и древний, помнивший лучшие времена, брезентовый рюкзак с надписью шариковой ручкой на клапане «Flying Dutchman». В одном из вещмешков лежал хлеб, десяток одноразовых пластиковых тарелочек и ложек, плеер, несколько запасных батареек и три или четыре кассеты.

В углу валялся крошечный «школьный» ранец, набитый косметикой и массой сладостей.

Четыре одеяла.

— Как они собирались ночевать без ковриков? — проворчал Антон, — Четыре одеяла на семерых. Стелить их на голых камнях? При плюс тринадцати по Цельсию?.. С-самоубийцы…

У стены стояла небольшая пятилитровая канистра с водой. На полу белело пятно случайно раздавленного мелка.

— Они перекусывали, — подумал я вслух, шевеля носком ботинка окурок, — Пришли, сбросили вещи, приговорили две банки сардин, где-то еще час-полтора побездельничали и пошли гулять по Системе. Обильную вечернюю трапезу с приготовлением чего-нибудь горячего на примусе и употреблением в дело запасов спиртного… Как ты их называешь? — … «нажираловку», — криво усмехнулся Антон — Именно. «Нажираловку», они отложили до возвращения с прогулки.

Ян появился на базе как раз в тот момент, когда я занялся следами, оставшимися в пыли, покрывающей пол Пятого пикета. Это — не совсем пыль. Обычной пыли здесь нет — Система слишком хорошо изолирована от поверхности своими длинными коридорами. Пол в катакомбах покрыт слоем ракушечниковой крошки, осыпающейся со стен и свода Системы и каменных «опилок» оставшихся еще с тех пор, когда здесь горели коптилки резчиков камня. Ракушечник — камень хрупкий и крошится так же легко, как сухое печенье. В нетронутой каменной крошке следы отпечатываются четко, как во влажном песке на берегу моря.