Виктор Войников: Соломенный Человечек

Холод.

Зуб не попадал на зуб. Ночи были холодными. То, что осталось на нем после… Сколько недель он провел в этом темном бетонном мешке?.. Недель? Месяцев? А может — дней? Он не помнил. То, что на нем было тогда, когда он попал в этот подвал, с тех пор превратилось в лохмотья. Которые не защищали от холода.

От объятий ледяного цементного пола сводило мышцы. Если он пытался стиснуть стучащие зубы, становилось еще хуже.

Но не это было главным. Не был главным даже кусок трубы покрытой пятнами ржавчины, с рваным торцом, который он сжимал в коченеющих пальцах.

Черный прямоугольник в боковой стене подвала. У самого пола. Туда вели трубы. Туда нужно было протиснуться. Сегодня. Он знал — сегодня охраны не будет. Это было как-то связано с тем, что сегодня днем снова болела голова. Снова? Почему снова? Он не помнил, чтобы голова болела еще когда-нибудь.

Его волновало только одно — получится ли пролезть между уходящими в отверстие толстыми железными трубами. Ледяными толстыми железными трубами.

В домах трубы теплые и журчат. Это он знал. Но эти трубы были тихими и холодными. Очень холодными. Мертвыми. Мертвые трубы в мертвом доме. Этот дом был мертвым домом. Его разбомбили. Полгода назад. Разбомбили?

Человек на мгновение даже прекратил свое пролезание сквозь тесную прямоугольную пасть. Он был уверен, он знал — здание разбомблено. Не рухнуло от землетрясения, не было разрушено террористами. Разбомблено. Кому понадобилось бомбить здание? И город. Город тоже был мертв. Это он тоже знал.

Человек продолжил ползти, сжимая огрызок трубы. Холод донимал все сильнее. Кроме холода во тьме подвала еще был запах. Он отчетливо его чувствовал.

Наконец, ему все-таки удалось протиснуться сквозь отверстие. Запах стал сильнее. Человек пытался вспомнить — чем так ему знаком этот запах. Глаза, привыкшие к подвальной темноте, различили пляшущие на стенах слабые красно-желтые блики.

Протиснувшись в дыру, он попал в одну из смежных подвальных комнатушек, которые располагаются под лестницами многоэтажных домов. Обычно это — вотчина дворников, которые держат в этих импровизированных складах всяческие мелочи. Кроме дворников эти комнатушки должен был использовать кто-то еще, но человек не помнил кто. Но про дворников он знал точно. Откуда? Вопрос вызвал странное ощущение… неуютности. Он знал, что комнатушка принадлежала дворникам, но это знание висело в пустоте. Он не знал, откуда оно взялось.

В отблесках горевшего снаружи костра (он знал — именно пахнет горящий костер) человек увидел бетонные ступеньки лестницы, ведущей из подвала наверх, в подъезд. Лестницу перегораживала бетонная глыба, отколовшаяся от стены и усыпанная бетонным крошевом.

Сказка. Он сосредоточился.

«Когда Соломенный Человечек прошел по темному пути, он увидел, что лестница сломана и…»

Сломанная лестница?

От костра перед подъездом долетали звуки негромкого разговора. Речь была невнятной, двуязыкой. Один из языков звучал какой-то белибердой, кашей из звуков. Слова второго он понимал. Не смотря на это, он точно знал — этот странный чересчур короткий язык с четкой системой времен и отсутствием суффиксов, для него не родной. Откуда он знает, какие языки для него родные, а какие — нет? Он не помнил.

Человек тряхнул головой. Не это главное сейчас. Главное — сказка. Соломенный Человечек. Сломанная лестница… что это значит?

Отколовшаяся от стены бетонная глыба проломила лестницу ведущую наверх. Ага. В том месте, откуда она откололась, осталась дыра. Узкий проем в стене. Оттуда торчали корявые ветки ржавой арматуры. Крадучись ступая по раскрошенным ступенькам (остатки ботинок он оставил в подвале, туго обмотав ноги каким-то тряпьем) он ощупал пролом негнущимися онемевшими от холода пальцами.

Сказка.

«…Человечек прошел сквозь сломанную лестницу и попал в Чужой Мир. В этом мире было все непонятно, но враждебно и он постарался…»

Все правильно. До сих пор сказка не обманывала его. И он верил ей. Верил в нее. Сказка была ниточкой, которой можно было следовать. Путем. Тропой. Знаком.