Владимир Талалаев - Воскресенье - пришел лесник и...

— Оставь надежду всяк сюда входящий! — с непонятной иронией произнес девил. Чары спали. Бран вздрогнул и вновь обрел способность хоть как-то соображать.

— Ну, давай двигаться, что ли, а то скоро рассветет уже, — Свартхед уже успел натянуть свою бесформенную шляпу и взять в руки дорожный посох.

— Хорошо! — Саттарис с неожиданной энергией вскочил с табурета и скомандовал: — Всем тесно прижаться ко мне! Быстро!

"Господи милосердный, ну зачем я это делаю?" — мысленно причитал Бран, выполняя приказ торговца душами.

— Во имя хвоста, и сыра, и свиного уха! Аминь! — вдруг совершенно балаганным голосом гаркнул Саттарис и... перекрестился!!!

Маленькая рыжая кошечка по прозвищу Риль, которая мирно спала на одной из уцелевших потолочных балок, проснулась от громкого хлопка внизу и тут же громко чихнула от ударившего в чувствительный носик могучего запаха серы. Взглянув вниз, она никого не увидела, только огонь догладывал последние дрова в очаге да тлела непонятно кем выжженная на деревянном полу змеистая литера "S".

"Развели тут, — подумала Риль. — Фу!" Она брезгливо отряхнула обутые в белые "носочки" лапки от скопившейся на балке пыли, спрыгнула вниз и гордо отправилась по каким-то своим кошачьим делам.

Quod superius sicut quod inferius.

Как только девил перекрестился, мир вздрогнул и огненная бездна разверзлась под ногами всей троицы. Алхимик и колдун инстинктивно изо всех сил вцепились в Саттариса, но тот и не думал спасаться. С диким хохотом девил провалился прямо в пламенную круговерть, увлекая за собой людей.

Падение сквозь огонь, казалось, длилось века. Впрочем, Бран точно помнил, что не сделал за все время ни единого вздоха, опасаясь задохнуться от серного смрада, который ударил ему в нос за мгновение до переноса. Несмотря на бушевавшее вокруг пламя, его сковал ужасный холод. Было в этом что-то невыносимо неправильное — мчаться сквозь доменную печь и страдать от лютого мороза. Да и мчаться ли? Через некоторое время Бран уже начал сомневаться, а движутся ли они куда-нибудь или просто висят в огненной пустоте, где и останутся теперь навеки?

Неожиданно полет (падение? путешествие?) закончился. Все трое стояли на твердом каменном полу, тупо уставясь в глухую стену, на которой были глубоко высечены буквы:

LASCIATE OGNI SPERANZA, VOI CH'ENTRATE

— Ну и дороги у вас, клянусь подвязками Св. Лукреции! — сиплым шепотом откомментировал Свартхед.

— Знал бы ты какие у нас дураки! — неизвестно чему засмеялся Саттарис.

Бран просто мешком осел на пол, пытаясь унять бьющую его нервную дрожь. Время от времени он неуверенно ощупывал камень под собой, как бы проверяя его на крепость. Колдун, видимо, более привычный ко всяким дьявольским шуточкам, уже с интересом осматривал надпись на стене.

— И чего это значит? — осведомился он.

— Да так. Маленькое предупреждение, которое нас с вами никоим образом не касается.

— Таких как этот предупреждали? — Свартхед кивнул в дальний угол комнаты. Бран в это время как раз пытался определить источник света. Небольшой пятиугольный покой не имел ни окон ни дверей, ни даже вентиляционных шахт. Пока алхимик не чувствовал удушья, но уже со страхом представлял, каким спертым станет воздух в камере через несколько часов. Ровный неяркий свет, который почему-то окрашивал предметы в глубокие фиолетовые тона, лился, казалось, отовсюду. Теней, впрочем, люди не отбрасывали.

— Да, как раз таких любопытных путешественников, которым страсть как захотелось узнать, а какие страсти терпят в Аду. Простите за неудачный каламбур. Этому еще повезло — он появился в тихой секретной камере для служебного персонала и умер своей смертью. Некоторым приходилось изрядно побегать и немного посражаться, прежде чем они обрели, так сказать, долгожданный покой. Вечный, разумеется...

Эти слова Саттариса вывели Брана из растерянности. Он обернулся и присмотрелся к тому, что сначала показалось ему грудой старого тряпья, неаккуратно сваленной в дальнем углу. Это был скелет. Он пролежал тут, видимо, уже очень долго, так как в воздухе не ощущалось характерного запаха тления. Только злорадно ухмыляющийся череп да обрывки некогда, наверное, зеленой ткани говорили о его миновавшей принадлежности к роду человеческому.

— Он тут умер. С голоду. Или от удушья. Мир его праху, — нарочито небрежным тоном, выдающим приближающуюся истерику, сказал Бран. — Но вот что меня интересует значительно больше, чем история его жизни: как МЫ отсюда выберемся?!