Павел Амнуэль: Дорога на Элинор

Когда, обогнув планету, пронизав верхние слои ее атмосферы, ты устремился дальше, позади остался мертвый мир — бактерии погибли все до единой, ты убил их, твоя плазма, твое желание знать.

Чем ты мог искупить причиненное тобой зло? Только тем, что запомнил?

Это не моя память, подумал Терехов.

Что значит «не моя»? Именно эта память моя сейчас и здесь, а то, что я задаю себе этот вопрос, означает, что мы действительно одно целое.

Дженни…

Зачем женщина плазменному шнуру длиной в тридцать миллионов километров?

Дженни…

Желание оказалось настолько сильным, что она пришла к нему. Он не понимал, какие процессы произошли во Вселенной, какие звезды родились, а какие схлопнулись в черные дыры, чтобы Жанна пришла к нему туда, где он был, к такому, каким он стал.

О чем ты? — сказала она, вынимая из волос шпильки, золотистая струя хлынула на плечи, он не видел у Жанны таких длинных волос, зарылся в них носом и вдыхал знакомый запах, которого не могло быть в космосе, в пространстве между звездами.

О чем ты? — повторила она, сбрасывая одежду, как фокусник сбрасывает покрывало с волшебного ящика, в котором прячет от зрителей очередное чудо. О чем ты? Я никуда не уходила, я это ты, и мы всегда вместе, раньше мы этого не понимали и жили, будто два существа, а потом поняли, и это ничего не изменило в наших отношениях, верно? Мы просто знаем теперь, что мы — одно. А еще Эдик и Олег, и поток плазмы, которым ты себя ощущаешь, и сто тридцать шесть звезд в разных галактиках, и ураганы на планете в системе зеленого солнца… И молчание влюбленных ящериц в пустыне, похожей на земную Сахару, а на самом деле такую от Земли далекую… И еще мы — коллективное подсознание аборигенов на планете Эйк… И еще…

Хватит, сказал Ресовцев. Все верно, и это малая часть того, что есть — мы. Разве обязательно перечислять? Важнее почувствовать.

Все — Элинор.

Это мое имя, догадался Терехов, вернувшись на мгновение в собственную черепную коробку, где было ему теперь неуютно, холодно и непривычно, будто его «я» не здесь провело всю сознательную жизнь.

Я — Элинор.

Я описал в книге себя.

Не себя, — поправил Ресовцев, представ на миг перед Тереховым в облике постаревшего Пращура, — а только одну из сторон своего «я». Чтобы описать себя, нужно, чтобы твой читатель мог воспринимать мир многомерным, а не таким же плоским, как эта книжная страница, как этот текст, лежащий перед глазами и недвижимый, как древняя окаменелость.

У меня будет такой читатель? — спросил Терехов.

Он у тебя есть. Разве ты еще не видишь? Разуй глаза!

Терехов огляделся. Он увидел. Увидел и почувствовал. Почувствовал и понял. Понял и осознал. Осознал и принял в себя.

Конечно, у него были читатели. У него было столько читателей, сколько никогда и ни при каких обстоятельствах не прочитали бы его книги на планете Земля. Для них он хотел написать о своей жизни — такой, какой знал ее прежде, и такой, какой она теперь будет.

Книга — мир, который он создаст. Мир, где его читатели будут жить. Мир-книга, где каждый из них родится, найдет свою судьбу и умрет, и лишь тогда, после смерти в созданном Тереховым мире, сможет сказать: я прочитал, и книга мне понравилась.

Или: это плохая книга.

В начале было слово, — подумал Терехов. Книга появилась потом.

Так скажи это слово, — откликнулась Жанна или та часть его существа, которая какое-то время в каком-то месте была Жанной, а потом вернулась к нему, стала им.

«Да будет свет»?

Банальное начало. Возможно, это сказал Ресовцев, возможно — Олег, но Терехову почему-то показалось, что это был голос Вари, нашедшей себя где-то и когда-то: кто, кроме нее, чувствовавшей текст, как иные чувствуют собственную судьбу, мог произнести эти слова?

Банальное начало, — подтвердил Ресовцев, а Жанна промолчала, потому что всегда была согласна с Тереховым, и Олег промолчал тоже по той простой, видимо, причине, что сознание его и вся его человеческая суть успели полностью раствориться в том измерении, что Ресовцев назвал Элинором.

Да будет свет, — повторил Терехов.

Это уже писал кто-то прежде. В книге так много зависит от первой фразы! Придумай что-нибудь другое. Ты должен создать хорошую книгу.

Да будет свет! — упрямо повторил Терехов.

И стал свет.