Вячеслав Пальман - Красное и зеленое

— Ах, так! Ну что ж, это правильно. С вами вместе начнут вспоминать два моих соотечественника и герр Терещенко. Надеюсь, дело у вас двинется быстро. Очень рад. что вы изъявили желание работать. Условия у нас прекрасные. Я хочу только напомнить, что ваше «вещество Ариль» необходимо получить не позже, чем через два месяца. Срок категорический. Германия ждет от вас подарка. Поймете это, пойдете нам навстречу — станете уважаемым человеком империи.

— Я не ариец…

— О, не так важно. При желании все можно сделать, герр Ильин. Это уж предоставьте мне. А теперь не лучше ли нам поговорить о технологии открытия?

— Прошу извинить, но я устал.

— Хорошо. Отложим. Я и на это согласен. Мы будем встречаться с вами довольно часто.

Ильин встал и, не оборачиваясь, пошел к двери.

«Твердый орешек, черт возьми!» — глядя ему в спину, думал Вильгельм фон Ботцки.

Научный сотрудник секретной лаборатории, русский пленный Аркадий Ильин вдруг закапризничал. Все было не по его, все не так. Когда привезли им же самим заказанное оборудование, он состроил презрительную гримасу и с обидной издевкой заявил:

— И это хваленое имперское производство! Где вы разыскали подобный хлам? Разве это перегонный аппарат? Какой-то самовар! А реторты? Мутное стекло, неровные края… Я очень удивлен, Терещенко, такое служебное рвение — и такие скверные результаты. Хотите как можно быстрее получить препарат и не можете добыть приличного оборудования. При ваших связях, господин начальник…

Терещенко хмурился, отмалчивался, писал длинные заявки, и в лабораторию шли все новые и новые ящики.

Даже подопытными свинками Ильин остался недоволен.

— Шерсть длинная. Что я с ними буду делать? Мне нужны гладкошерстные экземпляры, чтобы я видел малейший оттенок кожицы, а эти похожи на монгольских яков. Ну, что вы держите их передо мной, как хлеб с солью на приеме? закричал он. — Уберите!

Потом он вдруг заявил, что не может сосредоточиться в помещении, на него давят стены, угнетающе действует обстановка. Ему нужна прогулка. Комендант посоветовался с начальником охраны, и Аркадий Павлович получил разрешение гулять по утрам на ближайшей лесной лужайке. Прогулки продолжались по часу и более. После таких прогулок Ильин долгие часы просиживал за лабораторным столом. Но со своими коллегами делиться мыслями не спешил. Однажды он попросил разрешения гулять вместе с Машей, чтобы было кому высказывать свои суждения. И с тех пор выходил из зоны вместе с лаборанткой. Охрана не спускала с них глаз.

Как-то, гуляя с Машей, Аркадий Павлович сказал:

— Мне говорили еще в лагере, что в лесах Шварцвальда, это в сотне километров отсюда, есть партизанские отряды из бежавших заключенных. Вон, видишь ту большую гору на горизонте? Где-то там… В той же стороне Швейцария.

— А где Россия, с какой стороны?

— Вон там. Очень далеко, Маша, за горами. Польша, потом СССР…

Долгим задумчивым взглядом посмотрела Маша сперва на восток, потом на высокую гору на юге.

…Быстро пролетел месяц, второй. Сперва это были дни тоскливого равнодушия, когда ни к чему не лежит душа и вся энергия уходит лишь на издевку над Терещенкой и «коллегами». Но потом в Ильине заговорил ученый. Лаборатория, оборудованная по последнему слову техники, властно притягивала его. Захотелось продолжить прерванное дело. Ведь ему тогда удалось получить только первый, еще далеко не совершенный препарат. Он быстро разлагался в организме, животное возвращалось в первоначальное состояние. Введение этого препарата в тело животного вызывало очень бурную реакцию, нередко кончавшуюся смертельным исходом. В общем, это было лишь началом. Оставалась масса нерешенных вопросов. Все, что сделал тогда Ильин, теперь хранилось только в его памяти. Как же можно было удержаться и не проверить хотя бы детали, отдельные части общей схемы, если для этого есть все возможности! Делать это надо было скрытно, опасаясь малейшего вторжения чужих биологов в святая святых «вещества Ариль».

И Ильин начал работать, все больше и больше увлекаясь опытами. Долгие часы просиживал оп, обложившись книгами или склонившись над приборами. Его помощники стояли рядом затаив дыхание. Они не пропускали ни одного движения русского биолога.

Так прошел третий месяц. Результатов все не было. Терещенко не знал, что и делать. Каждая встреча с полковником превращалась для него в тяжелое страдание.