Джеймс Боллард - Невозможный человек

С наступлением малой воды, закопав наконец-то яйца в перепаханном песке у подножия дюн, черепахи начали обратное путешествие к морю. Конраду Фостеру, вместе с дядей наблюдавшему за этой картиной с баллюстрады приморского шоссе, казалось, что животным остается всего пятьдесят ярдов до кромки спасительной воды. Черепахи тяжело пробивались к цели, их темные горбатые спины то и дело скрывались среди брошенных упаковочных ящиков из-под апельсинов и куч бурых водорослей, принесенных морем. Конрад указал на стаю чаек, отдыхавших на подсыхающей отмели в устье эстуария. Птицы, все как одна, смотрели в сторону моря, словно им были безразличны пустынный берег, старик и мальчик, стоявшие у ограждения шоссе, но стоило Конраду сделать жест рукой, как все птичьи головы разом повернулись.

— Они заметили их… — Конрад положил руку на ограждение. — Дядя Теодор, вы думаете?..

Его дядя указал палкой на автомобиль, ехавший по шоссе в четверти мили от них.

— Наверное, их внимание привлекла та машина. — Он вынул трубку изо рта, и тут же с песчаной банки донеслись крики. Первые чайки взмывали в воздух, а затем вся стая, словно коса, стала разворачиваться к берегу. — Они идут.

Черепахи вышли из-за укрытия мусора у самой линии отлива. Они пересекали полоску влажного песка, отлого уходящего в воду, когда над ними раздались крики чаек, словно вспарывавшие воздух.

Конрад двинулся было в сторону шале и заброшенного чайного сада на окраине городка, но дядя задержал его, схватив за руку. Черепах выхватывали прямо из воды, сбрасывали на песок, где десятки клювов разрывали их на части.

Примерно через минуту после прибытия птицы уже поднимались с пляжа. Конрад и его дядя не были единственными зрителями краткого пиршества. Небольшая группа, чуть больше десятка мужчин, покинула свой наблюдательный пункт среди дюн и двинулась по пляжу, отгоняя последних птиц от черепах. Это были пожилые люди, лет за шестьдесят и даже за семьдесят, в майках и хлопчатобумажных брюках, закатанных до колен. У каждого в руках были брезентовый мешок и багор — деревянная рукоять, увенчанная стальным лезвием. Они подбирали панцири, очищая их на ходу быстрыми, заученными движениями, а затем бросали в мешки. Влажный песок был весь в крови, и вскоре босые ноги и руки мужчин покрылись багровыми пятнами.

— Пожалуй, нам пора, — дядя Теодор посмотрел в небо, провожая взглядом чаек, возвращавшихся в эстуарий. — Твоя тетя, уж наверное, что-нибудь приготовила к нашему возвращению.

Конрад наблюдал за стариками. Когда они проходили мимо, один из них поднял в знак приветствия свой испачканный кровью багор.

— Кто они? — спросил юноша, когда его дядя ответил на салют.

— Сборщики панцирей, они приезжают на сезон. Панцири приносят приличные деньги.

Они направились в город. Дядя Теодор двигался медленно, опираясь на палку. Когда он задержался, Конрад обернулся, чтобы посмотреть на пляж. Непонятно почему, но эти старики, испачканные кровью убитых черепах, выглядели неприятней, чем зловещие чайки. Затем он вспомнил, что, по-видимому, сам навел чаек на черепах.

Шум грузовиков заглушил угасающие крики птиц, садившихся на песчаную банку. Старики ушли, и наступающий прилив начал омывать испачканный песок. Старик и юноша достигли первого перекрестка у шале. Конрад провел дядю к острову безопасности в самом центре шоссе. Дожидаясь, когда проедет грузовик, он сказал:

— Дядя, ты заметил, что чайки так и не прикоснулись к песку?

Грузовик проревел мимо, его высоченный фургон заслонил собой небо. Конрад взял дядю за руку и двинулся вперед. Старик послушно заковылял следом, втыкая палку в зернистый гудрон, затем сделал шаг назад — трубка вывалилась у него изо рта, когда он закричал при виде спортивного автомобиля, выскочившего на них в облаке пыли из-за грузовика. Конрад успел заметить побелевшие костяшки пальцев водителя на рулевом колесе, застывшее лицо за ветровым стеклом, в то время как автомобиль уже на тормозах скользил юзом по поверхности шоссе. Конрад попытался оттолкнуть старика, но машина, в клубах пыли врезавшись в островок безопасности, настигла их.

Больница была почти пуста. В первые дни Конраду нравилось лежать неподвижно одному в палате, наблюдая за пятнами света на потолке — отражение от цветов, стоящих на подоконнике, прислушиваться к звукам за раздвижными дверями комнаты санитаров. Время от времени появлялась сестра-сиделка, чтобы взглянуть на него. Однажды она нагнулась, чтобы поправить шину, в которой покоилась его нога, и он заметил, что она немолода, даже старше его тети, несмотря на худую фигуру и тщательно подкрашенные волосы. Фактически все сестры и санитарки, которые ухаживали за ним в этой пустой палате, были пожилыми и смотрели на Конрада, скорее, как на ребенка, чем на семнадцатилетнего юношу; они беззлобно подшучивали над ним, когда делали что-то в палате.