Потому, бабочка ты моя молчаливая и крылом-не-махательная, что шиве это самое святое. Потому как в Талмуде сказано: при оплакивании покойного следует собрать десять евреев, чтобы те пришли в дом усопшего, не восемь, не семь и не четыре, а именно десять, и молиться, и зажигать йорцейт свечки, и читать кадиш. А кадиш - это, как знает любая разумная форма жизни в скоплении, кроме, может быть, одной сумасшедшей бабочки, поминальная молитва во славу и честь Гесподню и усопшего.
А с чего это мы решили сидеть шиве по своей планете, которая столько времени была нам родным домом? Потому Боже, и с чего я решил, что меня поймет какая-то бабочка? потому, что Господь был добр к нам здесь, и у нас была собственность (которой больше нет), и у нас были семьи (которые уже уехали), и у нас было здоровье (которое я скоро потеряю, если и дальше буду с тобой болтать), а имя Господне может быть произнесено вслух лишь в присутствии группы верующих - конгрегации - короче, миньяна из десяти человек, вот почему!
Знаешь, ты даже для бабочки на еврея не похож.
Ну так и ну, может, теперь понятно? Зушшмун был для нас голдене медина, золотой страной: здесь нам было хорошо, мы были счастливы, а теперь нам приходится переезжать на Касрилевку, планету для шлимазлов. Нет даже Красного моря, чтобы разделить его воды; это не рабство, это лишь мир, которого не хватает - вы меня поняли? И мы хотели отдать родине последний долг. Не так это и глупо. Так что все улетели, и только мы десятеро остались, чтобы семь оборотов сидеть, потом тоже уехать, и Зушшмун уганесрят с небес Бог знает куда. Все шло бы как по маслу, если бы не этот придурок Снодль. Который забился в припадке и помер.
Так где нам найти десятого для миньяна? На всей планете только девять евреев.
Тогда Снодль сказал:
- Есть еще Кадак.
- Заткнись, ты же мертв, - ответил ему реб Иешая, но это не помогло. Снодль продолжал предлагать Кадака.
Вы поймите, один из недостатков моего вида состоит в том ну, этого бабочка может не знать, - что когда мы помираем, отправляемся на тот свет, то все еще разговариваем. Нудим.
Вы хотите знать, как так? Как это мертвый еврей может говорить с той стороны? А я вам что, ученый, я что, должен знать, как оно работает? Врать не стану - не знаю. Но каждый раз одно и то же. Одного из нас прихватывают судороги, он помирает и ложится и не гниет, как туристы, которые шиккер в дрек барах в центре Гумица, и падают в канаву, и их переезжает двуколка.
Но голос остается. И нудит.
Наверное, это как-то связано с душой, хотя не поручусь. Одно могу сказать - слава Богу, мы на Зушшмуне не поклоняемся предкам, потому что с полным небом старых нудников не было бы и резону оставаться по эту сторону. Благословенно будь имя Авраамово - через некоторое время они затыкаются и куда-то уходят, наверное, нудеть друг другу, хотя им давно следует покоиться с миром.
А Снодль еще никуда не ушел. Он только что помер и теперь требовал, чтобы мы сидели шиве не только по нашим угробленным жизням, но и - нет, вы только подумайте, на полном серьезе - по нему! Ну не ойзвурф ли этот Снодль!
- Есть еще Кадак, - говорил он. Голос шел из воздуха в футе над трупом, лежащим спиной вверх на столе в иешиве.
- Снодль, не будешь ли ты так любезен, - ответил ему Шмуль, тот, что с переломанной антенной, - заткнуть свой рот и оставить нас в покое? - И, заметив, что Снодль лежит лицом вниз, добавил (тихонько, потому что о мертвых плохо говорить не стоит): - Я всегда утверждал, что он через тухес разговаривает.
- Перевернуть его? - предложил хромопрыгий Хаим.
- Пусть лежит, - заявил Шмуль. - С этой стороны он лучше смотрится.
- Ша! Мы так никуда не придем, - сказал Ицхак. - Ганефы вот-вот уведут планету, остаться мы не можем, уехать тоже не можем, а у меня согнездные наложницы мокнут и молоко дают на Бромиосе.
- На Касрилевке, - поправил Аврам.
- На Касрилевке, - согласился Ицхак, делая опорной, задней то есть, рукой извинительный жест.
- Планета десяти миллионов Снодлей, - сказал Янкель.
- Есть еще Кадак, - повторил Снодль.
- Да о каком таком Кадаке талдычит этот ойзвурф - спросил Мейер Кахаха.
Мы все закатили глаза - девяносто шесть исполненных цорес глаз. Мейер Кахаха всегда был городским шлемилем. Если есть на свете больший ойзвурф, чем Снодль, то это Мейер Кахаха.
- Заткнись! - Янкель ткнул Мейеру Кахахе указательной рукой в девятый глаз (тот у него с бельмом).
Мы сидели и переглядывались.
- Он прав, - сказал наконец Мойше. - Это еще одно горе, которое мы оплачем на Тиш Беав (если только на Касрилевке Тиш Беав выпадет на нужный месяц), но ойзвурф и шлемиль правы. В Кадаке наша единственная надежда пусть поразит меня Господь громом за такие слова.
Читать дальше