Харлан Эллисон - Спит - и руки недвижны

- Знаю. Но мы должны.

Офицеры по-прежнему молчали.

- Смотрите, чтобы это нас не замедлило. Бдительность и еще раз бдительность. - Потом Эбботт вернулся в сознание каждого по отдельности и разгладил участки, где затаился ужас. Ужас от невероятного зрелища. От того, что их собственные ментальные силы сотворили с офицером армии Лорайна. Разглаженные, офицеры быстро восстановились, снова повернулись к пульту управления и направили боевую машину еще глубже в затянутые мглой Саргассы - туда, где сидел Спящий.

Эбботт вышел в отключку и задумался. Вспомнил, как Лин отыскал его в институте Клока, где он проводил сеансы групповой терапии. Вспомнил аудитории, забитые мужчинами и женщинами, утомленными собственным существованием и пресытившимися скукой, - людьми, что жаждали ответов, которые бы отличались от уже неизбежно ими найденного. От самоубийства.

Лин пришел и так затемнил разум Эбботта, что Спящий уже не мог в нем копаться. А потом стал говорить про войну. Про важность войны. Про необходимость войны для того, чтобы человек снова стал Человеком. Эбботт жадно внимал.

Он сразу принял линовскую философию, ибо прекрасно знал о последствиях слишком продолжительного мира. Но осталось у Эбботта чувство, что, не согласись он с Лином, не прими на себя командование армией, этот милый человек убил бы его на месте. Сразу же, не раздумывая.

А теперь... куда его занесло? Что он такое делает?

Верит ли он по-прежнему?.. Теперь, когда они вступили в настоящий бой, когда и вправду выжгли мозг живому человеку? Теперь, когда он, Эбботт, выступил реальным орудием смерти? По-прежнему ли он считает Лина и Лорайна спасителями человечества? Или они как раз и есть то зло, ради предотвращения которого под Саргассово море некогда посадили Спящего?

Эбботт не знал. Пока что. Но хотел знать. Должен был узнать. Отчаянно в этом нуждался.

Тем временем боевая машина с запертой в ее брюхе буровой капсулой летела .все глубже и глубже в сплошь затянутые водорослями просторы Саргассов.

И там, под Саргассами, ждал Спящий - сидел и даже не ведал, что люди отправились его отключить. Что скоро весь мир снова охватит буйный пожар войны.

А Эбботту, вершителю человеческих судеб, отчаянно требовалась уверенность.

До появления Лина и Лорайна многое было по-другому.

Мир, собственно, и теперь не слишком изменился. Но если одна из армий доберется до Спящего...

До них было по-другому...

Тайной затемнения мыслей владели только два человека. Первым был Питер Кальдер, по счастливой случайности наткнувшийся на метод. Пожилой ученый дожил до блестящей лысины, но так и не отучился от детской привычки грызть ногти. Процесс он довел до такого совершенства, что зубы теперь находили себе работу лишь в уголках да у самой мякоти. Другим был его ассистент. Сущий плюшевый мишка - низенький и круглый. При разговоре то и дело нервно кивал - словно без конца подтверждая, что внимательно слушает.

Счастливчиком он себя никогда не считал.

Как, впрочем, и Кальдер.

Но именно плюшевому мишке суждено было оценить по достоинству потрясающее открытие Кальдера. А кроме того, Альберт Офир - так звали ассистента - приложил к методу соответствующий математический аппарат. Семнадцать лет прошло, прежде чем с трудами ученых ознакомились заинтересованные стороны. Кальдер и Офир к тому времени работали независимо друг от друга, и занимались они совсем другими делами.

Открытие их достаточно долго никого не интересовало, ибо никакого практического смысла в нем не находили. Постепенно оно лишилось всякого смысла и для своих авторов.

А все потому, что на Земле к тому времени уже шесть столетий царил мир.

И все шесть столетий человечество было лишено прогресса.

Но вот, совершенно случайно, одна из заинтересованных сторон наткнулась на метод. Вернее, на упоминание о методе. И прежде чем сторона эта успела избавиться от источника информации, о находке узнала другая заинтересованная сторона.

Первую из заинтересованных сторон представлял человек по фамилии Лорайн. Здоровенный, широкоплечий, неистовый в постели и ненасытный за столом. Человек, привыкший наслаждаться всей полнотой жизни.

Другой заинтересованной стороной оказался худощавый мечтатель по фамилии Лин. Лин писал стихи и пел приятным баритоном. Уже в годах, он избегал омолаживания, справедливо полагая, что стареть человеку следует с достоинством, не стремясь любыми средствами уйти от неизбежного.