Кристофер Прист: Подтверждение (Лотерея)

Пару дней я, чрезвычайно взбудораженный, видел перед собой новое начало, но когда наконец переехал в сельский домик, то подумал: вот я и достиг конечного пункта своих устремлений.

Пришло время раздумий и самосозерцания. Ни одно из моих желаний не исполнилось; только трудности, выпавшие на мою долю.

Домик окружал типично сельский ландшафт; аккуратная узенькая тропинка связывала его с проходившим примерно в двухстах ярдах проселком на Уэсбли. Домик этот, двухэтажный, с шиферной крышей и узорчатыми окнами с четырьмя наличниками, одиноко стоящий на отшибе, окружали деревья и живая изгородь. К нему примыкал участок земли с садом, в глубине которого протекал маленький ручей. Прежние владельцы посадили фруктовые деревья, выращивали овощи, но грядки заросли, сад заглох. Перед и за домом были небольшие газончики и несколько клумб. Нужно было подрезать фруктовые деревья у ручья и повсюду выполоть разросшиеся сорняки.

В миг прибытия я почувствовал себя хозяином этого дома. Он был моим во всех смыслах, кроме юридического, но, даже еще не владея им, я уже начал строить планы. Я представлял себе, как каждую неделю ко мне из Лондона приезжают друзья, чтобы насладиться мирной сельской жизнью и домашним обедом, и видел себя закаленным и обветренным от непогоды и отсутствия цивилизованного окружения. Может быть, обзаведусь собакой, резиновыми сапогами и удочкой. Я решил научиться какой-нибудь сельской работе: ткачеству, гончарному ремеслу, резьбе по дереву. Что касается дома, то я хотел в скором времени превратить его в нечто вроде буколического рая, о каком большинство горожан может только мечтать.

Нужно было многое сделать. По словам Эдвина, проводка была старой, поврежденной: во всем доме – только две исправные розетки. Когда я отвернул один из кранов, послышался только слабый хрип, а горячей воды не было вообще. Туалет был засорен. Некоторые из внутренних помещений отсырели; весь дом, внутри и снаружи, требовал покраски. Полы в помещениях нижнего этажа изъел древоточец, балки потолка были покрыты сухой плесенью. Первые три дня я работал как проклятый, пытаясь все устроить. Я открыл все окна, вымыл полы, протер полки и шкафы, длинным куском проволоки пробил засор в туалете и осторожно заглянул под ржавую крышку резервуара для воды. Работая в саду, я проявил больше энергии, чем знания и вырывал с корнями все, что, по моему мнению, относилось к сорнякам. К тому времени я ознакомился с универсальным магазином в Уэсбли и приобрел недельный запас продуктов. Я приобрел всевозможные инструменты и другие принадлежности, которые до сих пор никогда мне не требовались: клещи, отвертки, лопаточки для шпаклевки, ножи, пилу, пару горшков и плитку для кухни. Потом наступил первый уикэнд. Приехали Эдвин и Марджи; энергии и оптимизма у меня поубавилось. Тотчас же стало ясно, что жена заставила Эдвина сожалеть о его дружеском предложении. Он покаянно держался на втором плане, пока Марджи брала все в свои руки. Она с самого начала твердо дала понять, что у нее есть свои собственные планы на этот дом и в эти планы отнюдь не входит, чтобы здесь жил кто-нибудь вроде меня. Она не сказала этого напрямую, но это было ясно по каждому ее взгляду и замечанию.

Я едва помнил Марджи. Раньше, когда они приходили в гости, Эдвин играл главную роль. Марджи была тогда кем-то, кто пил чай, говорил о боли в спине и помогал на кухне мыть посуду. Теперь это была расплывшаяся, прозаическая особа, болтливая и полная предубеждений. Она так и сыпала советами, как убирать дом, но сама палец о палец не ударила. В саду она оживилась и показала мне, что надо оставить, а что отправить на кучу компоста. Позже я помог им выгрузить многочисленные банки с грунтовкой, которую они привезли, и Марджи показала мне, чем какие стены красить Все указания. я записывал, а потом она проверила мои записи.

В доме не было условий для ночевки, и им пришлось снять номер в гостинице. В воскресенье утром Эдвин отвел меня в сторону и объяснил, что из-за забастовки водителей бензовозов на заправках нет горючего и, если я не возражаю, они уедут вскоре после полудня. Больше за все выходные он не сказал мне почти ничего, и я расстроился.

Когда они уехали, я почувствовал себя обескураженным и разочарованным. Выходные были мучительными, тяжелыми. Мне казалось, меня на чем-то поймали: нужно было объяснять мою благодарность Эдвину, болезненное осознание того, что своим доброжелательством он навлек на себя гнев Марджи, мое постоянное упорство, мою готовность и мои действия. Я вынужден был им угождать, и мне был противен тот елейный тон, которым я иногда обращался к Марджи. Она напомнила мне о временности моего пребывания в этом доме и дала понять, что уборка и ремонтные работы делались не для меня самого, а были своего рода платой за наем.