Лев Могилев - Окно в прошлое

Я не собираюсь давать эмоционально насыщенного описания этого «чуда», а выскажу лишь свое мнение. Можно простить профессору Воробьеву его заблуждения и сомнения. Не сомневается тот, кто не мыслит. Можно простить ему желание убедить других в своей правоте. Но нельзя простить, что в своих «доказательствах» он стал на путь фальсификации фактов.

Неужели действительно при помощи этого аппарата можно увидеть далекую жизнь сквозь многовековую толщу времени? Конечно, нет! Аппарат, очевидно, представляет остроумное сочетание телевизора и кинопроектора. Нет сомнения, что Воробьев успешно использовал мультипликацию. Ему нельзя отказать в изобретательности и работоспособности. Прибор его интересен с технической стороны, так как дает очень эффектное цветное и объемное изображение…»

- Но ведь это же возмутительно! - воскликнул я, отбросив газету.

- Почему? - улыбнулся Воробьев. - Какие у вас основания верить мне, а не ему? Ведь вам я тоже не дал никаких доказательств, не объяснил принципа устройства прибора…

- А то, что я видел, - горячо запротестовал я, - а то, что сегодня видел? Ведь это же… Нет, нет! Я верю вам!

- Спасибо, - сказал Воробьев и, взглянув на часы, забеспокоился. - Вам же ехать завтра!

Был первый час ночи. Я встал с кресла и подошел к этому чудесному старику.

- Виктор Григорьевич! Я обязан вам незабываемыми впечатлениями.

- Ох, пожалуйста без патетики! Вот приезжайте на будущий год.

- Обязательно! А, быть может, мы и сами сможем пропутешествовать в прошлое?

- Нет, нет! Не найдем мы дороги в прошлое никогда!

Мне послышалась грусть в его голосе. Он заметил мое легкое удивление и продолжал:

- Не удивляйтесь моим словам… Вы, молодежь, в своем юношеском эгоизме всегда стремитесь вперед, в будущее. И стремитесь, стремитесь! Это - прекрасно!

- Ну мне-то уж тридцать шесть!-перебил его я.- Какая уж там молодежь…

- Э, мне бы столько! - сказал Воробьев. - Так вот, поверьте нам, немолодым… Разве не простительно мне любить прошлое хотя бы потому, что с ним связана моя молодость? Хотя бы потому, что в нем начало сегодняшних свершений? И все же думаю, что если бы смог перенестись в прошлое своей жизни, то, может быть, сумел бы придти в настоящее лучшей, более плодотворной дорогой.

- И это говорите вы!

- Да, я. Но довольно об этом… Так вот, дорогой тезка, пишите. Адрес известен. Приедете-не обойдите.

Я старался запечатлеть все, до самой мелочи. Воробьев стоял передо мной, маленький и сухой, и близоруко щурился из-под пенсне. Я сердечно простился с профессором и Марьей Семеновной и вышел на лестничную площадку. Дверь в удивительный мир закрылась за мной. И навсегда…

Перед отъездом, конечно, следовало бы отдохнуть, но этою не получилось. Вернувшись к себе в гостиницу, я быстро прошел в свой номер, разделся и лег в постель. Но спать не хотелось. Вновь нахлынули на меня впечатления сегодняшнего вечера… Но к этим впечатлениям примешивалось что-то неприятное… Ах, да! Эта статья Демина… Первоначально она вызвала во мне искреннее возмущение. Но сейчас, в тишине и темноте, она, как ядовитая капля, медленно растворялась в душе. А может быть, я - один из тех легковерных, о которых писал Демин? Л может быть, я наивно глядел на ловко устроенный фокус? Ведь Воробьев не раскрыл мне своей тайны… - Нет! Как только подумалось такое! Я всегда с удовольствием бывал в цирке, смотрел на выступления иллюзионистов. Мне нравилось их остроумие, нравилась их ловкость. Но я не мог избавиться от насмешливо-снисходительного отношения к их мастерству. «Как все просто и узко, - думал я, - по сравнению с теми загадками, которые ставит перед человеком научное познание! Какими сложными путями идет наука! Какие необычайные тайны открывает она человеку!»

Так неужели то, что я видел, чем восхищался, не имеет никакого отношения к науке? Я живо представил себя в маленькой темной комнате перед волшебным экраном. Я вновь ощутил священный трепет перед лицом неведомого. И вновь слышится рядом взволнованный голос профессора: «Посмотрите, посмотрите… Вот он! Приближается… Ушел! Ах досада!»

Он брал меня за руку, он наклонялся к экрану, он быстро настраивал что-то на своем пульте. Так неужели все это было ловко разыгранной сценой? Где же ответ?

Я представил себе профессора Демина. Вот он, высокий, плечистый. Голос звучит громко, уверенно. Чем возразить ему?

И внезапно мне вспомнилось сказанное профессором Воробьевым в одну из наших первых встреч: - «Каждому поколению ученых присущ определенный способ мыслить. И, к сожалению, все выходящее за рамки этого способа мыслить, часто воспринимается отрицательно».