Александр Етоев - Человек из паутины

Никуда она из сюжета не исчезала, дорогая наша Калерия Карловна, просто сделала упреждающий ход: когда, спасаясь от контролеров, они раздвинули гармошку дверей и выскочили на ходу из автобуса, Калерия внезапно заметила, как ее сибирская конкурентка вместе с медсестрой Машенькой скрываются за ближайшим углом (Вепсаревича она не увидела, тот за угол завернул раньше). "Вперед!" - скомандовала она верным своим ищейкам и пустила их по горячему следу, сама же соседней улицей добралась до ближайшего перекрестка и вышла беглянкам в лоб, чтобы взять их обеих тепленькими.

Но, к ее великому удивлению, оказалось, что вместе с ними здесь находится главный приз, ради которого вся эта каша и заварилась, Вепсаревич Иван Васильевич, собственной, как говорится, персоной.

Калерия, дрожа от азарта, стояла затычкой в горле неширокого Загибенного переулка. Руки у нее почему-то вытянулись и доставали крючками пальцев до каменных стен домов.

Машенька, Вепсаревич и Медсестра Леля замерли напротив нее.

Глупо пялясь на непонятную бабку, Машенька смущенно спросила:

- Бабушка, вам чего?

- Здравствуйте, Калерия Карловна, - поздоровался с Калерией Ванечка. Маша, это наша соседка, она у нас наверху живет.

- В общем, так, - сказала Калерия, как будто не узнавая Ванечку и обращаясь к Медсестре Леле. - Отдавай мне этого твоего товарища, иначе... Она отколупнула от каждой стенки по кроваво-красному старинному кирпичу и не глядя запустила их вверх. Загрохотало кровельное железо, и в воздух взлетели голуби.

- Паучий бог тебе товарищ, - ответила Медсестра Леля, вмиг проникнув во вражескую суть старушенции, - и вот тебе на твое "иначе" мое "иначе".

Кирпичи, как какая-нибудь дешевая клоунская подделка, с легкостью вернулись на место, в стены, из которых их выцарапала Калерия, при этом больно саданув старуху по пальцам.

Обиженная Калерия превратила кулаки в гири и стукнула ими одна о другую. Долгий чугунный звон прокатился по Загибенному переулку и замер, рассосавшись по подворотням.

- Держись, сражаюсь! - сказала она, насупясь.

- Держусь, защищаюсь! - ответила Медсестра Леля и поплевала себе на ногти. - Сейчас вот сердце-то из тебя вышибу, останешься ходить бессердечной.

- Соль тебе в очи, кочерга в плечи, - презрительно ответила Калерия Карловна и тоже поплевала себе на ногти. От ногтей повалил пар. Затем она подпрыгнула на одной ноге, другой сделала вращательное движение и вдруг грохнулась на твердую мостовую, как дохлая курица.

Леля рассмеялась и подмигнула Машеньке:

- Малое шаманское заябари. Теперь старушка только бздеть сможет мыльными пузырями. - Она повернулась к Калерии: - Боюсь, бабуля, из-за меня тебе придется перенести сегодня большие приключения!

Калерия позеленела от злости. Левый глаз у нее стал белый, а правый черный. Из третьего же, если бы у нее был таковой, в Лелю бы сейчас полетели самые ядовитейшие из стрел.

- Одна тоже вон бзднула, щей плеснула, на корячки встала, луковку достала, - сказала она, с трудом поднимаясь. Тут уже не стерпела Машенька.

- А ну сгинь, поганая старушонка! Не то пну под дыру, так улетишь под гору, тресну в висок, посыпется из жопы песок!

Когда Машеньке надо было превратиться на время во вздорную базарную бабу, ей это удавалось легко. Опыта такого рода у Машеньки было хоть отбавляй. Пьяные соседи по коммуналке, тетки в продуктовых очередях, ушлые водилы на "скорой". Бывало, даже больные на операционном столе с распоротым скальпелем животом и торчащими наружу кишками начинали ее вдруг клеить и лапать своими немощными руками. Все это пресекалось быстро отборной профессиональной руганью, а то и просто туфлей по яйцам.

Ее поддержала Леля, нацелив на старушонку палец и пукая из него, как из детского пистолета-пукалки:

- Ну что, Арахна, старая склеротичка, облик человеческий сумела себе вернуть, а вот секрет паутины - нет? С тех пор ищешь, рыщешь, не можешь успокоиться? Но дети от тебя все равно одни пауки...

- Блядь вокзальная, - обозвала ее Калерия. - Ненавижу. Она вдруг задрала юбку и повернулась к девицам задом, показывая им кружевные желтые атласные панталоны, какие были в моде, наверное, еще во времена Пушкина, влюбленного в мадемуазель Гончарову.

Давно уже Загибенный переулок не видел таких откровенных сцен и не слышал такой непечатной прозы, как в этой уличной перепалке. Тем временем к нашим героям с тыла медленно подходили компотовцы. Немного не дойдя до ругающихся, они замялись на одном месте, но в ссору пока не вмешивались, выжидали, что будет дальше.