Владимир Фильчаков - Эксперимент N 1

* * *

Сны продолжались. Теперь он стал видеть их все чаще и чаще. В Снах он стал покидать землю и видел своего истинного Отца и истинную Мать и говорил с ними. Он стал осознавать себя таким, каким был до рождения. Теперь, бодрствуя, он с горькой улыбкой вспоминал свою первую попытку сотворить чудо, и понимал, что стоит ему только снова захотеть и он сможет пойти по воде, полететь как птица и сделать еще много такого, что недоступно человеку. И еще его наполняла любовь. Любовь ко всем и ко всему. Он любил людей. Он любил богатых и спесивых торговцев, лавочников, чужеземных солдат и их командиров, священников, хлеборобов, пекарей, нищих - оборванных и покрытых незаживающими ранами и струпьями, проституток, воров с отрубленными руками, грабителей, подонков, убийц, растлителей, бездельников, пьяниц, бедняков, зажиточных крестьян - всех без исключения. Он любил птиц, зверей, деревья, траву, ветер, дождь, солнце, небо, облака. Эта любовь переполняла его, просилась наружу, ему одному было трудно сдерживать ее внутри, но он понимал, что время еще не пришло, что он еще молод, что люди не станут его слушать, пока он не достигнет возраста проповедника, когда к нему потянутся души страждущих.

Окружающие считали его блаженным. Он не принимал участия в забавах молодежи, предпочитая уединение и работу. Он мог слушать собеседника и не видеть его, а когда собеседник умолкал, пытаясь проследить его отсутствующий взгляд, он не замечал этого, продолжая думать о своем. Он мог говорить такие вещи, которые никому не приходили в голову. Он мог говорить непонятно о понятном. Да, его считали блаженным, однако поражались знаниям, которые он обнаруживал. Он знал гораздо больше, чем стремился показать, но и той малой доли было достаточно, чтобы за ним закрепилась репутация помешанного всезнайки. А однажды произошло удивительное. Не для Ешу, для остальных.

Как-то вечером он сидел среди других молодых людей на берегу реки и, по обыкновению думал о своем, краем сознания вникая в общий разговор. Говорили о Малате, которого скрутила неведомая болезнь, от которой у него поднялся жар и вспухли жилы. Говорили, что сегодня Малату стало совсем плохо, а лекарь ничего сделать не может и только разводит руками, говорит, что не сегодня-завтра Малат умрет и... И тут Ешу сказал, ни на кого не глядя:

- Через три дня Малат выздоровеет.

Разговор оборвался. Молодые люди постепенно разошлись и возле Ешу остался один Симеон. Он долго смотрел на Ешу, потом спросил :

- Откуда ты знаешь?

Ешу вздрогнул, с трудом оторвался от своих мыслей и произнес:

- Знаю.

Назавтра Малату стало значительно легче, послезавтра он начал вставать с постели, а третьего дня, хоть и был изнурен и худ, выглядел вполне здоровым. Узнав об этом, Ешу слабо улыбнулся и подумал, что вот оно, его первое маленькое чудо. Теперь к Ешу стали относиться иначе. Никто уже не называл его блаженным. Какой же он блаженный, он и рассуждает здраво, говорит правда не всегда понятно, ну так что ж, вовсе он не блаженный, а просто себе на уме. Он и раньше предсказывал что-нибудь, перемену погоды там или еще что по мелочам. И всегда сбывалось. Вот ведь никто же не думал, что Малат выздоровеет, лекарь вон - ученый человек, не чета нам, неграмотным, а и тот говорил, что Малат не жилец на этом свете, однако же Ешу сказал, что выздоровеет - и выздоровел. А лекарь - что? Вещички собрал и убрался от позору. Был бы другой лекарь поблизости - к этому никто бы больше не пошел, да куда денешься.

К Ешу стали обращаться за советом. Сначала редко, словно пробуя - а вдруг как ошибется, потом чаще и чаще, и через полгода никто в деревне не начинал сколько-нибудь серьезного дела, не посоветовавшись с ним. Приходили и из других деревень Он не отказывал никому, для каждого у него находилось слово, и только однажды, когда пришлый крестьянин спросил, сколько ему осталось жить, сказал:

- На этот вопрос я тебе не отвечу. Спокойней будешь спать.

В деревне говорили, что рядом с Ешу чувствуешь себя спокойно, как-то умиротворенно, от него исходит некая сила, что-то большое, огромное даже, чувствуешь себя защищенным, хотя непонятно, от чего защищенным, наверное от чего-то плохого, скверного. В его присутствии никто никогда не ругался, никто не приходил к нему выпивши, и попробовал бы кто обидеть его, такого закидали бы камнями. А кузнец Симеон, тот объявил себя телохранителем Ешу, не отходил от него ни на шаг, заглядывал в рот и был самым благодарным слушателем. Это был огромного роста детина, заросший до глаз бородой, с ручищами, что твоя кувалда и с саженными плечами. Ешу ласково называл его "Моя тень" и с улыбкой наблюдал, как трещит его черепная коробка, когда он пытается осмыслить какое-нибудь особо мудреное высказывание.