Олег Овчинников: Педант

– Пятиминутная готовность, – сказал он и, перегнувшись через мое плечо, сунул нос в распечатку. – Где ты… О, до цветка дошел! Тогда давай лучше я. Значит, есть лепестки и семечки на ниточках. Если потянуть за ниточку, она растянется, но до определенного предела, сантиметров тридцать с чем-то, точнее не помню, потом медленно сократится. Если собрать из двух семечек полный шар не происходит ничего, кроме вполне предсказуемого «бзденьк!» А вот если поднести семечко к лепестку, наблюдается заметное притяжение. Если еще учесть, что в центре каждого лепестка есть вогнутость в форме такого же полушария, то не нужно быть гением вроде тебя, чтобы догадаться: лепестки и семечки нужно как-то там соединить. Одна проблема: лепестков шесть, а семечек четыре. И в послании этом – помнишь стишок? – ясно сказано про «разделив неделимое». В общем, еще одна загадка, которую мы вот уже полтора месяца разгадываем. При том что неизвестно, насколько еще хватит терпения у пришельцев. Я бы на их месте давно психанул и убрался на историческую родину. А то и разбомбил бы напоследок планетку тугодумов. Такие дела.

– Шесть лепестков и четыре семечки? – Я почесал в затылке. – А вы пробовали…

– Мы все пробовали. – Герка бросил взгляд на часы и затараторил. – Если ни к чему не прикасаться, цветок закрывается через три секунды. Если положить семечко на лепесток – любой лепесток – ждет три секунды и закрывается. Кладешь второе семечко на соседний лепесток – закрывается сразу. Кладешь через один – ждет три секунды и закрывается. Через два – сразу закрывается. Кладешь третье семечко по соседству с любым из первых двух – закрывается. Кладешь снова через один – ждет три секунды. Все. При попытке пристроить четвертое семечко цветок закрывается, закрывается и закрывается, хоть ты тресни!

– Но ведь, – отчаянно соображал я, – получается не так уж много комбинаций. Если первые три семечка уложены правильно, то для последнего остается всего три свободных лепестка.

– Угу. Это если все семечки и все лепестки равноценны. А если важен выбор первого лепестка? Направления обхода? Порядок наложения семечек? Бог знает что еще? 864 комбинации, минимум. И проверка каждой занимает сутки. Все, включили экран. Мне пора.

Огорошив меня, Герасим юркнул в кресло по правую руку от Аркадия Петровича, голова которого уже обросла наушниками с микрофоном. На экране, занимающем всю стену зала, как в старинной кинохронике, замигали цифры обратного отсчета.

Я чувствовал себя, как ребенок, которому не хватило стульев, когда стихла музыка. Ни стула, ни персонального монитора, ни наушников. И вообще, почему меня подключили к проекту так поздно?

Но обижаться было не время, и я довольно нагло пристроился между бывшим сокурсником и бывшим преподавателем, на подлокотнике Геркиного кресла.

– Ну что, Вадим? У вас возникли какие-нибудь идеи? – спросил Аркадий Петрович, не отрывая взгляда от экрана.

– Как сказать… – Я тоже зачарованно смотрел на квадрат из стали, медленно скользящий над землей, на стоящего на нем человека, неподвижного, будто манекен, несмотря на направленный в лицо луч света, на восьмигранную гайку потрясающих воображение размеров. – Нет, но я… готов попробовать.

– Хорошо, – согласился профессор. – Гера, вы не могли бы…

Герасим, не дожидаясь продолжения, поднялся и, хмыкнув, передал мне наушники.

Чужое кресло ревниво скрипнуло подо мной, и я немедленно пожалел о своем порыве. «Ну и зачем ты это сделал? – спросил я себя. – Куда полез со своей мечтательной улыбкой, когда кругом только серьезные, сосредоточенные лица. То, что ты воспринимаешь как приключение, для них давно превратилось в рутину. Что нового ты можешь придумать? Какой неожиданный шаг? – и закончил совсем тоскливо: – Тимку бы сюда. Вот кто мастер делить неделимое! Это – Тиме…»

– Что вы сказали? – голос Аркадия Петровича в наушниках прозвучал неожиданно резко.

– Разве я что-то сказал? Извините, наверное, мысли вслух.

– Аккуратней, пожалуйста. Сейчас ваши мысли слушают сто человек. Приготовьтесь, цветок распускается.

Действительно, кувшинка на экране один за другим расправляла лепестки, и когда расправила последний, остатки бравады покинули меня. Три секунды! – мелькнула паническая мысль. Всего три секунды, чтобы сделать что-нибудь и опозориться. Или ничего не сделать и тем более опозориться.

– Он слышит меня? – шепотом спросил я, подбородком указывая на экран.