Олег Овчинников: Педант

Оказывается, рост переговорщика не должен превышать роста… вернее, длины этой ракообразной мокрицы.

Кто бы мог подумать!

То есть я хотел сказать…

Твою мать!

– Вы пожалеете. Я же забуду про жалость! – скорчив злобную рожу, повторил Герасим. Повторил, наверное, в сотый раз, хотя фраза и без того витала в воздухе. – Как думаете, это очень серьезно или нас просто «отодвинут» куда-нибудь за орбиту Плутона? – И, не дождавшись ответа, пропел героическим голосом: – На полюс, на полюс, на по-олюс! Или сразу на Марс махнуть?

Аркадий Петрович вздохнул.

– Одно успокаивает. Так или иначе, завтра наши мучения закончатся.

– Лучше уж так, чем иначе, – буркнул я.

– Давайте снова маленького попробуем, – сказал Герка. – От него по крайней мере этот руконогий не шарахается, как от Вадьки. Нет, вы видели, а?

Мы, разумеется, видели, и не раз, и оттого промолчали.

– Это же никаких физиогномистов не надо. Лапки передние подогнулись, с лица позеленел и это… вокруг рта – зашевелилось. Борода, в общем.

– Вот балада? – пробормотал я, задумчиво почесав под носом.

– Что? – Герасим настороженно покосился на меня. Должно быть, что-то в моем взгляде натолкнуло его на новую мысль. – Или, может, по психбольницам пошарим? Подберем какого-нибудь Гомера малорослого. А еще, я слышал, бывают эти… педанты параноидальные. Вот кто решил бы все наши проблемы!

Я медленно поднял на него глаза.

– Ты пошутил?

– Ну, типа.

– А я серьезно. Дай телефон. Быстро дай мне телефон.

– Вы что-то придумали, Вадим? – с надеждой спросил профессор.

– Не знаю. Может быть. Правда, меня за это убьют.

– Так нас всех вроде завтра… – хмыкнул Герка.

– Когда всех – не так обидно, – сказал я. – Все, тихо! Аленка, не спишь? Вот умница. Слушай, тут такое дело… Ты только сразу не начинай ругаться…

Последующие двенадцать часов были наполнены событиями под завязку. Обо всех этих заботах, волнениях, угрозах, нервных срывах и бестолковой суете можно написать целую монографию. Чего стоит, к примеру, одна только фраза: «В противном случае я снимаю с себя обязанности координатора проекта». Но лучше уж я снова воспользуюсь хитроумным кинематографическим приемчиком.

Итак…

А следом за ним еще восемь.

– Ты все запомнил? – спрашиваю я, сидя на корточках перед маленьким контактером.

– Ага.

– Точно?

– Ага.

– Но смотри, не раньше, чем вы окажетесь в беседке. И не вздумай снова вынуть наушник!

– Ага, ага.

Видно, что ему не терпится запрыгнуть на единственную в своем роде летающую платформу.

– Ну давай, – вздыхаю я, тем более что зануда Герка уже объявил тридцатисекундную готовность.

Платформа даже не вздрагивает. И маленький контактер совсем не щурится от яркого света. «Я тоже когда-то так умел, – приходит воспоминание. – Не мигая, смотреть на солнце».

Люк распахивается. Пришелец уже стоит на пороге. Ждет.

– Дай луку! – требует маленький контактер, а когда одна из сорока восьми конечностей тянется к нему, возмущенно добавляет: – Не та лука!

Досадное недоразумение, повторяющееся изо дня в день, устранено, после чего парочка, рука об руку, спускается с платформы.

– Тепель покатай меня! – говорит человек пришельцу и, не дожидаясь разрешения, забирается на широкую гладкую спину. – Ну ты куда? Не в ту столону! Ох, нитего не помнит!

Под громкое сетование «Эй, ты тего еле-еле плетешься?» парочка приближается к беседке, дважды объезжает ее по кругу, сначала – по часовой стрелке, потом – против, и наконец скрывается внутри.

При этом и голубые глазища человека, и стекловидные отростки пришельца светятся одинаковым восторгом.

Они появляются обратно через сорок пять минут: на большее у землянина не хватает усидчивости. Минут пять выписывают причудливые петли и зигзаги вокруг беседки, потом пришелец возвращается на корабль, а землянин бежит прямиком ко мне. Он говорит: «На, пап!» и «Влоде нитего не пелепутал» и протягивает очередной исписанный листок, а я бегло просматриваю текст и улыбаюсь. Пришелец действительно мастерски владеет письменной речью, но слишком уж буквально воспринимает устную. Но это ничего, где не справляются логопеды, помогут корректоры, ведь, я надеюсь, наш сорокавосьминогий друг не обидится, если мы слегка отредактируем записанный под диктовку текст столь важной для всего человечества «Деклалации о намелениях».