Георгий Краснов - Треснутая трубка

— Настоящую матросскую бескозырку, Акулина Мусимовна! — кинулась ему на помощь и Лида. — Я тоже примеряла. И ленточки есть! А на ободке написано «Аврора».

— Какая ещё «Аврора»?

— Да Вы знаете про этот крейсер! Ну, этот самый, который подал сигнал к штурму Зимнего дворца, когда свергали Временное правительство Керенского! Значит, хозяин этой бескозырки служил на «Авроре»…

— Нет, Никон, из нашей родни никто не был на «Авроре». А ту фуражку, в которой Вася вернулся с войны, я храню на память в комоде, в избе. И обернула я ее не бумагой, а белым платком, что сама соткала…

Никон вспомнил, что на некоторых книгах из сундучка было написано «Книга студента пединститута А. Мусимова. 1940 год».

— Акулина Мусимовна, а Василий Мусимович в 1940 году не учился в педагогическом институте, а?

— Нет, Вася никогда не учился в институте. Он и до войны и после войны — все время на Волге работал, механиком на пароходе.

В это время Лида вспомнила, что давеча старушка сказала, будто она всего десять лет живет в этом доме. И в голове ее мелькнула догадка.

— Акулина Мусимовна! — Лида вся подалась к больной. — Вы сказали, что живете в этом доме всего десять лет. А до этого где жили?

— До этого я жила в деревне, в школе работала, бухгалтером. Потом Вася купил дом в посёлке и вызвал меня к себе.

— Значит, дом номер шестьдесят восемь был тогда не ваш?! — наконец-то сообразил Никон. Акулина Мусимовна, видимо, тоже вспомнила о чем-то и радостно поглядела на ребят.

— Постойте-ка, детки, постойте! — Она суетливо заправила выбившуюся из-под платка седую прядь волос. — Ай, и как я до сих пор не вспомнила? Так ведь я даже сама видела разок хозяина дома. Это было, как только я из деревни переехала. Хозяин был высокий, крепкий еще старик. Сказал, что приехал в город по делу, и захотелось переночевать в своем доме. Вспомнила, детки, вспомнила: Мусим Мусимыч звали его, вот как! Может, потому и запомнила я, что отчество-то как мое у него было…

Никон с Лидой одновременно вскочили на ноги.

— А фамилию не помните, Акулина Мусимовна?

— Нет, не помню. Вася его очень уж уважительно звал: всё «Мусим Мусимыч» да «Мусим Мусимыч». Еще вот что помню. Он говорил, что делал дом своими руками и потому он крепок, как океянский пароход. Я, говорил, сам старый матрос и рад, что оставил дом матросу. Так всё было, помню как сейчас… А и не обманул он, дом-то, право слово, крепок: ни тепло не выпускает, ни сырости, ни плесени никакой.

— Больше ничего не помните?

— Больше я его ни разу не видела… А про вещи на чердаке не поминал он. Не знаю уж, что про них и думать-то.

— А он не сказал, куда переехал жить?

— Не поминал. Я ведь тогда только что из деревни приехала, всё внове для меня было. И разговаривать-то не смела.

Надеясь, что Акулина Мусимовна вспомнит еще что-нибудь, Никон с Лидой готовы были просидеть в палате до самого обеда, но вошла медсестра и сказала, что время для свиданий с больными кончилось.

— Поскорее выздоравливайте, Акулина Мусимовна. А мы… еще побегаем насчет письма, — сказал Никон на прощанье. И добавил, что завтра к ней придет его мама.

Услышав про старого хозяина дома номер шестьдесят восемь, Ромаш не выдержал, вскочил на ноги.

— Это его сын воевал вместе с польскими партизанами!

— Погоди-ка ты кричать! — осадил его Саша. И снова повернулся к Никону: — Значит, хозяин дома был моряком?

— Да. Акулина Мусимовна сама слышала.

— Можно предполагать, — важно, по-взрослому сказала Лида, победно взглянув на Ромаша, — что бескозырка, которую Никон нашел на чердаке, принадлежала ему.

Все нетерпеливо завозились. Гена-или-Гера начал зачем-то яростно протирать единственное стекло своего бинокля. А Гера-или-Гена схватил Никона за рукав и, нетерпеливо дёрнув к себе, спросил:

— Выходит, тот старик служил на «Авроре»?

— Выходит так… — неуверенно ответил Никон.

Снова загалдели все разом и умолкли лишь тогда, когда заговорил Саша. Он снова без возражений стал командиром следопытов. После событий, происшедших недавно на кордоне, его авторитет в посёлке очень вырос. С ним теперь даже старшие разговаривают как с равным. Но Саша от этого нисколько не задирает носа, слушает ребят, советуется с ними. И будто бы не замечает даже, что товарищи всегда ждут его мнения, которое частенько оказывается решающим.

— Ребята, — сказал он, — а как вы думаете, не сходить ли нам в пединститут?

— Зачем? — выпалил Гена-или-Гера.