Брайан Олдис: Босиком в голове

— Дождись меня дождись прилива!

Он отвернулся и устремил взгляд на Рейн туманный не в силах ей в глаза смотреть.

— Настало время выходить из берегов.

— Оставьте его в покое — слышите, вы! Я сейчас охрану на ноги подыму!

И он не глядя пошел и громко скрипели его суставы.

— Колин, оставь ты эту несчастную форму — идем отсюда, Колин! Что они нам могут сделать?

— Погребенных души ко мне взывают — не он!

И быстрее пошел.

Комендант заурчал по-машинному и изо всех сил толкнул ее и она полетела глядя на воды покойные Рейна. Все было серо.

Спускаюсь все ниже все ближе к реке по гатам пеплом покрытым по берегу смерти все ближе и ближе к реке все глубже и глубже.

Она. Анджелин. Недвижно стоит уже захлебнулась — моя мама мне всегда говорила что я совсем на братьев своих не похожа я ведь о себе все это время не думала даже непонятно зачем он мне нужен нет ты меня не слушай Кол я ведь заставила себя вернуться туда к тюрьме думала может быть как-то смогу помочь тебе я ведь не святая, Кол, я самая что ни на есть обыкновенная…

У самой кромки воды герр Лаундрай.

— Признаться я верю тому что вы посланник небес вернувшийся в этот мир чтобы вести его путями истины во мне же вы найдете столп не рассуждения но дисциплины великая сила требует великого смирения испытайте меня испытайте я стану стальным крестоносцем не знающим снова для вас же святым Иоанном возлюбленным учеником смиренным и верным к вашим ногам положу свой Водород 12 и он обратит всех ныне живущих в истинную веру вы ведь понимаете все определяется порядком молекул — мы выстроим новый мир единый мир ведомый одним человеком — весь мир у ваших ног — представляете! Раем его назовем мы!

Надрывные сумбурные движения на краю темной стремнины.

— Докажи мне что ты это ты! Яви чудо! Пусть по воде словно посуху дойду я до берегов нейтральной Франции и тем же путем вернусь назад! Яви мне чудо!

Река объята туманом над самой водою бесшумно безмолвные птицы им твердью твердь их крыл а мне? А мне — неустрашимость. И невесомость мысли.

— А мокрые ноги? А волны?

Бесстрастность.

Забвение пределов.

Наша диспозиция: дезинтеграция и диссоциация.

Аксессуары иллюзорного мира. Свет. Золото Солнца. Тени деревьев а дальше на том берегу за ожившими водами маленькая темная фигурка. Чартерис!

Лаундрай выпучив глаза.

Оборачивается и машет рукой.

Чартерис сраженный наповал.

Выходит я прав!

Старому миру конец точнее старому Weltanschaunng [30] Мировоззрению (нем.)

конец это начало змея кусающая себя за хвост

церебральными несомый ветрами

я оказался на том берегу.

Лаундрай плачет

закрывает глаза

шатаясь несколько шагов в сторону

триумф видимого

Бормоча что-то совершенно бессвязное падает ему в ноги Слезы на глазах целует ноги целует снова и снова плачет поднимается и идет неверной походкой назад к мрачной своей крепости.

Анджелин скользя по мокрой глине на колени перед ним лежит на прибрежных камнях.

— О мой изгнанник любовь моя на грани мы с тобой любимый на тонкой острой грани.

— Анджелин, послушай — что все это может означать — либо я действительно ходил по водам либо мы свихнулись окончательно и занимаемся созерцанием собственных фантазмов.

— Да да любимый я давно хочу тебе это сказать ты совсем забыл об этой войне о ПХА-бомбах и о том что потом произошло со всеми нами мы ведь просто люди обычные люди любимый!

— Люди? А что с Сербией? Теперь никто ничего не знает наверняка. И что же? Плакать и скорбеть о Косово родном? Есть ведь и еще одна возможность — я могу ходить по водам и при этом быть безумным — верно?

— Мы уйдем отсюда, уйдем, я о тебе заботиться буду, милый. Если идти все время на юг, мы окажемся в Швейцарии — там воздух куда холодней и чище.

— Но кто я? Как мне понять? И потом — этот полицейский с Lungentorpedos может отвезти меня в свою столицу экскортировать чтобы я мог освободить их пробудить — теперь для этого достаточно и слова!

— Колин, это искушение, Колин! Неужели ты не видишь кого они боготворят?

— В приветственном жесте руку я подниму и сердца их затрепещут!

— Колин, перестань! Что с тобою, милый? Неужто ты ослеп?

— Я буду всюду — у всех на устах мое имя — Чартерис… Это касается только меня, женщина, — ты здесь ни при чем. Болен не я — больны они — я же исцеляю.

Он сел. Над рекою плыл туман кутавший их в дымчатую вуаль под землею же червем невидимым новое животное рыло тайный свой ход.