Андрей Чертков - Миры Стругацких - Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар

Второй период — война, странное время Присоединения и создания на самой границе с оккупированной зоной Крепости, секретного медико-биологического центра по изучению и использованию в стратегических целях ряда сверхчеловеческих способностей его пациентов. Когда он, оказавшийся едва ли не единственным специалистом, принял на себя весь груз забот о людях, не выносящих солнечного света, предпочитающих всем другим состояниям климата дождь, необычайно умных и, как на подбор, талантливых, но совершенно неприспособленных к подлой обыденности бытия.

И третий, послевоенный, когда проект «Крепость» сначала, под горячую руку, прекратили. Перестали снабжать лекарствами, одеждой, бытовыми принадлежностями, а главное — книгами; когда он мотался между городом и Столицей, собирая пожертвования, уговаривая чиновников, закупая на собственные, весьма скромные сбережения все необходимое. Пока не сумел выйти на ведомство генерала Пферда и объяснить этому чиновнику от «закрытой науки» всю нелепость создавшегося положения, и когда вернулся к прежним заботам в заведении, именовавшемся теперь Лепрозорием. Ныне, судя по непонятному в среде мокрецов оживлению, назревал четвертый период. И ему, старому доктору Голему, придется вновь принимать какие-то решения, брать на себя ответственность сразу за все, каковая, впрочем, и не снималась с него с тех самых пор, когда он понял, что имеет дело не просто с одним из генетических заболеваний, а с прогрессивной мутацией вида хомо сапиенс сапиенс.

Несмотря на пролетевшие годы и множество заслонивших тот далекий день событий, Юл Голем хорошо помнил, когда вместо ущербной Y-хромосомы увидел он под своим мощнейшим, сверхдорогим микроскопом две полноценные Х-хромосомы мужской особи, «страдающей особой разновидностью проказы». Воображение его нарисовало могучее древо эволюции приматов со свежим зеленым побегом на самой верхушке.

С этого момента он понял, что никогда уже не сможет быть счастлив, зная, что возможно иное, более полноценное существование, и не умея в силу своей природы достичь его. Вероятно, тогда и родилась у доктора Голема идея поставить возможности мутантов на службу человечеству, их породившему. Не генералу Пферду, не Президенту, не даже своей погрязшей в трясине ползучего тоталитаризма стране, но всему человечеству.

Образование Голема было естественно-научным. Не разбираясь ни в социологии, ни в политике, он попытался самостоятельно изучить ряд социально-экономических доктрин и пришел к выводу, что коммунизм, пусть и с оговорками, есть то, что ему нужно. Однако, вступив в коммунистическую партию, он вскоре был сильно разочарован, не обнаружив в ее программе ничего, кроме призывов к вооруженному свержению существующего политического режима и промышленному саботажу. Поэтому, формально оставаясь коммунистом, он взрастил и взлелеял свою собственную утопию, в которой было немало от Маркса, кое-что от экзистенциалистов и Библии.

Зурзмансора Голем застал на обычном месте, у диковинной машины, сочетавшей в себе компьютер и электронный микроскоп. На экране машины плавали какие-то нити с ярко выраженной ячеистой структурой. Доктор несколько минут понаблюдал за метаморфозами, происходившими с этими нитями, и вздохнул. Увы, он безнадежно отстал от современной науки, выполняя функции скорее администратора-посредника между мутантами и людьми. Слабым утешением служило то, что и другие ученые так же безнадежно отстали от Лепрозория. И не только биологи.

То ли вздох у Голема получился слишком громким, то ли исследователь просто решил обратить на него внимание.

— Добрый вечер, доктор! — сказал Зурзмансор, поворачиваясь на винтовом табурете лицом к врачу. — Вы прямо из города?

Голем пожал сухую крепкую ладонь и поспешил осесть в большое мягкое кресло в углу, предназначенное специально для него. Мутанты были равнодушны к комфорту.

— Как поживает наш друг Банев? — спросил Зурзмансор.

— Ждет не дождется, когда же вы пригласите его для вручения обещанной премии.

— Да, да, я его понимаю… Нужно обязательно его пригласить, только вот рутина заела. — Улыбка Зурзмансора была печальна. — Знаете что, доктор, а не объявить ли нам выходной день по случаю вручения премии? Пусть это будет ближайшее воскресение, правда, видит бог, нам сейчас не до праздников…

«Главный» мокрец никогда не кривил душой, и все чувства, проявляющиеся на его вытянутом смуглом лице, были подлинным отражением движений души.