Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо

— Не крути! Вы пришли с готовым материалом, чтобы поставить меня перед фактом! Чтобы оказать давление! А ну, давайте сюда, что вы там насистематизировали! — Получив аккуратно сшитую толстую папку, он брезгливо начал листать ее. — Моя фамилия фигурирует здесь как насмешка. Вы ведь хорошо знаете, моя кандидатура на Госпремию не пройдет. Я ее получил уже один раз, — язвил он, продолжая листать. Закончив, он с перекошенным от злобы лицом швырнул папку сидящим. — Идите. Делайте, что хотите. Я не хочу иметь отношения к вашим самовыдвиженческим махинациям!

— Алим Акрамович, какую из этических норм мы нарушили, что так рассердило вас? — мягко, но настойчиво спросил один из посетителей.

— Не прикрывайся красивыми словами, — на позеленевших губах появилась пена, — вы хорошо знаете, что нарушили. Не пытайтесь меня дурачить.

Сидевшие украдкой переглядывались, пытаясь понять, с какой стороны шеф готовит удар.

— На сегодняшний день вы уже должны были зарубить себе на носу: я единственный академик по химическому катализу. Все, что делается в республике в этой области, проходит через меня. Я знаю, а не вы, кто как работает и кто по очереди должен быть выдвинут на получение Госпремии. Своим шагом вы выдали свое пренебрежение к моему авторитету и мнению. Вы это надолго запомните.

Наступила пауза, каким-то образом продолжающая источать злобу шефа.

— Алим Акрамович, поверьте, не было у нас злого умысла, — начал примиренчески Костя, чтобы спасти положение. — Если мы и допустили что-нибудь нетактичное, то только из-за неопытности.

Директор издевательски ухмыльнулся.

— Думаете, свалите все на наивность, неопытность, и вам все сойдет с рук. Нет! Не поддержу я вашу кандидатуру. Потому что мне выгоднее считать, что есть более достойный кандидат на премию. Его работы не слабее ваших. И поддержу я его потому, что мне надо успеть сделать его непотопляемым. Обеспечить его титулами, пока я жив и еще способен на это. Ему я уже обеспечил поддержку крупных имен из центра. Везде, где должны знать о его кандидатуре, уже знают… И вдруг вы суетесь ко мне со своей работой… Не пытайтесь убедить меня, что вы не знали об этом… В любом случае я не допущу ничьей конкуренции, тем более вашей. Мой вам совет, заберите эту стряпню и больше никогда о своей затее не заикайтесь… на следующий год я попытаюсь сделать для вас что-нибудь.

— Почему на следующий год?.. — начал было предводитель вошедших, но был прерван коронным ревом шефа:

— Так вы не поняли моего предостережения?! Тогда пеняйте на себя! Выдвигайте свою работу на премию. Я посмотрю, как она пройдет. Вы думаете, я допущу, чтобы мой родной племянник Эркин, раз уж я решил его двигать, имел хоть какой-нибудь шанс провала? Нет! Вы не будете допущены даже на рассмотрение вашей работы уже в первом туре. Вы, наверное, забыли кто я? Многие пытались встать на моем пути. Учтите, пока никто не добился успеха в этом деле….

Посетители видели, что шефа уже понесло. Его уже не остановить ничем — ни согласием с ним, ни тем более возражением, поэтому все застыли под шквалом его угроз в разных позах.

— …Вы что, забыли судьбы Караматова, Сурцева? Они ведь были далеко не чета вам. Академики! Эти дураки объединились против меня, чтобы расправиться бесповоротно. Чтобы не допустить меня до этого кресла, где я сижу двадцать лет вопреки их желаниям. Они, видите ли, в академии имели больше авторитета, заслуг. Я их не только полностью нейтрализовал, устроив им интриги друг против друга, но и окончательно потопил их. Потом они получили по очереди по инфарктику и теперь если станут опять мне мешать, то разве что на том свете…

— Почему вы говорите с нами таким образом?.. И себя расстраиваете. Пожалуйста, остановитесь, Алим Акрамович, мы ничего плохого не собираемся вам сделать, — все еще пытался спасти положение предводитель.

— И не сможете сделать ничего! Мои титулы не позволят сделать вам что-нибудь со мной, а то сделали бы. Все ваши уникальные диссертации и статьи — нуль по сравнению с моим званием академика, которое никто не сможет отнять. Я с ним всегда буду прав и находиться над вами.

После этого полностью сбитые с толку посетители замолчали совсем. Они были готовы ко всему: дипломатичному отказу в их просьбе, искусному запудриванию мозгов, после чего они, ничего не поняв, а главное, ничего не добившись, вышли бы из кабинета; резкому отказу со ссылкой на их, впервые услышанные здесь грехи. Но к такому непривычно открытому разговору, где вещи были названы своими именами, они не были готовы и, извините, даже не знали, как себя вести в таких случаях.