Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо

Это уже было слишком! Я — человек, можно сказать, высшее создание природы. А какой-то шайтан пытается учить меня уму-разуму. Разве не его мы обвиняем в извращении таких понятий, как авторитет, честность, целеустремленность?.. Я с трудом сдерживался.

— Я знаю, что такое авторитет. На земле живет много людей, к которым это слово имеет прямое отношение. А сейчас я употребил это понятие по привычке, машинально, можно сказать, условно. Это, в конце концов, дурацкая привычка, приобретенная мной в этом институте.

— Ша, ша, ша, — предостерег меня шайтан, — не выходи из себя. Давай разберемся по порядку — что есть что. Можешь ты провести четкую границу между авторитетом человека, с одной стороны, и страхом, робостью перед его властью, страхом перед его хитростью, способностью внушать свое мнение окружающим, вероломством, коварством, с другой? «Не могу! — тут же про себя отметил я. — На кой черт я опять сцепился с ним? Не смогу я ответить на этот вопрос. Мало того, я не знаю в нашем институте никого, способного дать четкий ответ на этот вопрос».

Не зная, как выйти из положения, я в отчаянии набросился на него:

— Это твое племя путает людей! Это следствие вашего внушения: люди неосведомленные, ограниченные, люди с чувством собственной неполноценности возводят в авторитеты людей, сильных в карьеризме и неприкрытом властолюбии.

— Значит так. Если отвлечься от твоей жалкой клеветы на наше племя, ваш, так называемый, авторитет есть понятие очень и очень относительное. И, судя по всему, его смысл сильно зависит от того, кто и в какой ситуации пользуется им?

— Все пользуются этим понятием так же, как и любым другим, в силу своей компетентности или, скорее, испорченности.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес шайтан, — это я и хотел услышать. А свои грехи нечего сваливать на шайтана… Сколько бы я не был зол на своих, все же мне обидно за них… Ну, а как ты еще хочешь расшатать этот, так называемый, авторитет шефа? — примиренчески заговорил вдруг шайтан. — Разве не этим мы занимались до сих пор?

— Надо заставить его самого сказать вслух то, что у него на уме, когда он особенно остерегается этого.

— Ну что ж, если только в этом дело, устрою я тебе это удовольствие. Желание компаньона для меня закон, — приложив руку к груди, слегка поклонился шайтан.

— Только, конечно, не в каком-нибудь пустяковом деле. Он ведь в мелочах подчеркнуто правдив и откровенен. Обычная игра на обывательскую публику…

— Не думаешь ли ты, — перебил он меня, — что я заставлю его публично накричать на какого-нибудь проходимца не из его приближения, например, такое: «Не подпишу твои документы на Брюссельскую конференцию! Твоя работа даже близко не тянет на международный уровень!» Он это делает и без моей помощи.

— Прекрасно, так давай за дело…

Честно говоря, я не совсем представлял, как поставить этот эксперимент. Все вокруг, и в первую очередь натура шефа, оставались для меня еще достаточно сложными загадками. И чтобы планировать операцию с гарантированным успехом, казалось, надо было быть по меньшей мере «прожженным жуком», «стреляным воробьем», «сильным», «находчивым», «тонким» и «политиком», вместе взятыми, притом в большей степени, чем мои «друзья». Надо было вникнуть в скрытую подоплеку интриг институтского масштаба. Заглянуть в чрево, где они рождаются и откуда выползают спрутом в виде целенаправленных замыслов, определяющих сегодняшнее состояние и лицо института. Вопрос был психологический, где-то немного биологический и, если подойти к этому шире, может, даже философский!

Мое опальное положение мешало быть в курсе всех «подводных» и «подземных» течений в институте. Со мной не секретничали…

Помог случай. Однажды за свадебным столом у моей троюродной сестры я оказался по соседству с одним парнем из, так называемой, группы «независимых», существующей в нашем институте.

Это им, несмотря на постоянные интриги шефа, удавалось как-то завершать свои работы и даже без осечки защищать кандидатские и докторские диссертации.

Такой успех парня и его единомышленников объяснялся достаточно хитроумной программой их поведения. Гвоздем стратегии была концепция: способных в химии достаточно много, посему успех в научной карьере, в основном, зависит от правильного поведения по отношению к тем, от кого зависит успех твоего дела. А их неизменная тактика, в первую очередь, сводилась к тому, чтобы никогда и нигде в открытую не проявлять и (не дай бог) не показывать свое недовольство любыми, даже самыми подлыми поступками руководства (ведь и стены, как известно, имеют уши). Шеф, конечно, не дурак: видел и понимал все это. Но никак не мог остановить «хитрюг», хотя, как известно, отнюдь не в его правилах было давать ход людям, явно не работающим на него.