Сэмюэль Гей - Утросклон

Монк с насмешкой смотрел на Фалифана. Примерно то же самое слышал он на Бирже от Крокена.

- Все?

- Все.

- Маловато ты мне отпустил, - раздраженно заметил Монк, - карьеру да деньги. Ну а для себя что ты оставил?

- Что оставил, то оставил, - лениво отмахнулся Фалифан.

- Свободу?

- Да, свободу! Человек моих убеждений счастлив лишь тогда, когда может делать что хочет.

Такое заявление рассмешило Монка.

- Неужели, чтобы плести жестяные венки, нужна большая свобода?

- Нет, чтобы быть вольным, нужно делать эти жестяные венки.

Фалифан побледнел от негодования. Многое мог бы он объяснить этому кретину о свободе духа, независимости от чьей-либо воли, но промолчал и резко поднялся, не замечая боли в ноге.

- На что же ты тратишь свою вольную жизнь? - не отступал Монк.

Но Фалифан не слушал его. Он бежал по аллее, делая гигантские выпады здоровой ногой, словно пытался кого-то затоптать.

Монк не стал отчаиваться, что не удалось поговорить с Фалифаном по душам. Он привык к самым неожиданным выходкам товарища и великодушно прощал их, потому что искренне уважал и понимал Фалифана. "Ему и так несладко жить в своем гордом одиночестве, а тут еще я... - рассуждал Монк. - Да и что толку в пустых разговорах, все равно мне никто не поможет".

Он вышел на набережную. Глазам открылась бухта, и Монк по привычке посмотрел в сторону причала, где стоял "Глобус". Сегодня шхуна не казалась одинокой и заброшенной. Может, потому, что в небе было много свети и вода бухты сияла приветливой голубизной. А может, оттого, что над "Глобусом" уютно курился белесый, почти невесомый дымок. "Бильбо, наверное, затеял стряпню", - подумал Монк и улыбнулся. Он представил старика, невысокого и крепкого еще, с длинными мускулистыми руками, узловатыми пальцами и бесцветными от старости глазами под мохнатыми голубыми бровями.

Монк вспомнил, что давно не навещал Бильбо, и ему захотелось обрадовать старика. Он живо представил, как станет хлопотать и суетиться старый моторист, как будет размахивать руками, не находя слов от радости. И ему самому тоже захотелось посидеть и погреться возле убогого камелька Бильбо. "Старики, наверное, надежные друзья, - подумал Монк, - и способны многое прощать, лишь бы не сдаваться одиночеству в плен".

По старым доскам трапа Монк вошел на корабль, сбежал по крутой лесенке, будто провалился, во чрево шхуны и оказался в крохотной каюте моториста. Опасаясь выпрямляться в полный рост, юноша переступил порог и, к удивлению своему, увидел, что затворник Бильбо не один. За крохотным одноногим столом, намертво привинченным к полу, на откидной лежанке старика, заправленной бесцветным одеялом, сидел Грим Вестей, бывший штурман "Глобуса".

Сколько же не видел его Монк? Полгода? Год? Он нисколько не изменился. Загорелое, продубленное соленым ветром на веки веков лицо, светлые волосы редкими ручейками растекались по голове. Нижняя губа, как всегда, была слегка оттопырена, и казалось, что вот-вот с уст Грима слетит легкое, веселое словцо.

Этот человек с. широко раздавшимися плечами и открытым честным взглядом многие годы был надежной опорой капитана Дакета в его морских похождениях. Как никто другой, Грим Вестей в любую погоду мог определить точное местонахождение корабля, наилучшим образом проложить курс. Многие капитаны хотели бы иметь такого знающего и дельного морехода, но Грим, случайно попав на "Глобус", остался верен одному этому кораблю. Он полюбил капитана Дакета, неисправимого чудака и авантюриста, который с веселой усмешкой, будто иголку в стоге сена, искал неведомый никому Утросклон.

"Что может быть заманчивей для штурмана-бродяги, чем поиски волшебной страны, не отмеченной ни на иной карте", - говорил часто Грим и предлагал Дакету новые маршруты дальних странствий Так полно и счастливо неслась жизнь славного моряка Грима по волнам бескрайнего и мудрого моря, навстречу прекрасной мечте. Но боги где-то в своей вышине посовещались к решили, что слишком безбедно живет этот человек на земле.

Горе свалилось на Грима в один год, когда стала пухом земля для его стариков, когда любимая Клора то ли от отчаяния, то ли от усталости убежала догонять свое призрачное счастье с каким-то карабинером, оставив Гриму трех дочерей и запушенный дом. Так грубо и жестоко берег призвал к себе Грима. Это случалось незадолго до того, как. завалило вход в бухту.

Грим Вестей уходил с "Глобуса" тихо и виновато, будто пойманный вор, нет, наоборот, как человек, у которого украли спокойствие, уверенность в мечте.