Михаил Савеличев - Самурай

Некоторое время они стояли, повернувшись к полузатонувшему причалу, точно ожидающие автобуса пассажиры, причем Павел Антонович каждую минуту смотрел на часы и недовольно хмурился, Вика же благоразумно не задавала никаких вопросов и не высказывала глупых гипотез, и лишь имела сомнительное удовольствие наблюдать за безмятежной прогулкой Максима, которому все было нипочем и который наверняка уже вырыл из песка то, что море выбрасывало на протяжении столетий.

Но когда все мыслимые и немыслимые сроки прошли, Павел Антонович почему-то облегченно вздохнул, сплюнул в набегающую волну и развернулся к Максиму затылком, как будто все это время в тайне ожидал, что тот сделает НЕЧТО, но Максим продолжал мочить ноги, и Вика тогда также отвернулась от причала и стала смотреть на вломившуюся совсем недавно в берег какую-то железяку, настолько не похожую даже на жутко изувеченный штормом корабль, что было даже страшно представить, что на этой железке кто-то когда-то и где-то плавал.

Свежие борозды, холмы рыхлого, не успевшего опасть и утрамбоваться песка, выдавали, что уродца выбросило сюда не ранее сегодняшней ночи и выбросило, надо полагать, надолго, пока какой-нибудь по счету шторм не обдерет с него остатки прокаженной кожи, не выпотрошит наполовину разложившиеся внутренности и не раскидает кости по всему пляжу, заодно сметая ими, как битами, торчащие пока на безопасном расстоянии от берега деревянные лодки, шлюпки и маленькие яхты.

Вика загребала каблуком серый от грязи песок и наблюдала, как небольшие ямки быстро наполняются водой, уже подернутой радужной нефтяной пленкой, поглядывала на выброшенный корабль, закрывала глаза и кривила губы, словно пытаясь что-то сказать и одновременно сдерживая себя. «Предчувствие у меня какое-то дурацкое», — хотелось ей сказать Павле Антоновичу, а заодно и Максиму, а возможно и проорать что есть мочи на весь мертвый берег, спугивая чаек, ворон и собственные предчувствия, если бы она хоть на ноготь мизинца верила таким глупостям, как ощущения, прозрения, предчувствия и простое человеческое понимание.

Предчувствовать со всей основательностью можно лишь одно — что в тебя в ближайшие несколько секунд пальнут из чего-нибудь убойного и скорострельного, и вот тогда уж действительно необходимо как-то реагировать, но, опять же, не орать об этом Максиму и Павлу Антоновичу, у которых нюх на такие вещи нисколько не хуже ее собственного, а валиться плашмя в воду и палить в белый и серый свет, глотая песок и слезы от разъедающей глаза соли. Из-за этого она и не прятала пистолет, а баюкала его на руках, как замерзающего и хнычущего ребенка, готовая в следующее мгновение согреть его автоматической стрельбой по бегущим мишеням, но тут имелось и нечто совсем иное, похожее на преболезненное состояние, когда еще чувствуешь себя вроде бы здоровым, но к тебе уже подкрадывается слабость, боль в горле и высокая температура, ты ощущаешь их близость лишь вялостью и некоторой сумбурностью мыслей, но тело пока исправно выполняет свои обязанности, не выдавая до поры, до времени особых сбоев, и подобное предчувствие еще больше раздражало Вику, не разделяющую облегченного сопения Павла Антоновича и желающая даже вплавь направиться к их далекой цели.

Предчувствий Павел Антонович не имел, ему было просто холодно. За шиворот рубашки набились, несмотря на предусмотрительно завязанный шарф, колючие песчинки, и при каждом повороте шеи казалось, что в том месте по коже проходятся мелкой наждачкой, часы безбожно врали, то торопясь, то идя чуть ли не назад, волнение на море увеличивалось, а стоящая рядом Вика надоедливо щелкала пистолетным предохранителем. Он ясно видел ее тревогу и что она близка к тому, чтобы поделиться с ним этим, но как только ее глаза начинали подниматься, Павел Антонович принимался покашливать, глубже натягивать на лысину капюшон, смотреть презрительно и задумчиво вдаль, и, словно послушная ученица, поймав невербальные сигналы что-либо обсуждать, Вика сдерживалась и стирала с пистолета покрывшие его капли дождя и брызги моря.

Но вот время пришло, Павел Антонович с некоторым облегчением тронул за локоть хмурую Вику и направился к пирсу, предусмотрительно шагая далеко от выползающих на песок волн, и на короткое мгновение Вике почудилось, что он собирается вовсе отсюда уйти, но шеф резко свернул к железным лестницам, смело дошел до них, уже не обращая внимания на захлестывающую чуть ли не по колено воду, и хватаясь за уцелевшие поручни, взобрался на причал, тут же вновь попав во взбирающейся по наклонному полотну пирса серо-зеленый вал, отчего его плащ вымок по пояс и прилип к ногам.