Владислав Былинский: Испытатель Иов

Ступень 1. Трудоустройство.

Всё решил случай. Аполлон Айда-Заде, мой рикша, адепт учения о Вселенском Вымени, свёл меня с хвостатой девушкой Павлиной, умной и нежной, в любое время готовой к утехам. Она откликалась на словосочетание "Священная Корова Онтологического Творения" и была замечательна, главным образом, своей анатомией. Привитые вагины, вперемежку с сосками, равномерно покрывали её загадочное тело, зашторенное топиком и шортами, но в более интимной обстановке расцветавшее маковым цветом.

Я так и не выяснил, каким образом можно разместить на гладком девичьем животе дурманный луг и поросший тростником ручей. Очевидно, топология женщины не подчиняется тем мерным соотношениям, которые правят остальным миром. Я совершенно обалдел от мощной неодолимой любви, в которой принимали участие все мои члены. Наутро я позволил Павлине выплатить за меня долги. В порядке ответной любезности внял её просьбе и поступил вольнослушателем в Университет Прогрессивного Секса, где мне выпал замечательный шанс убедиться в изобретательности человеческого воображения и раскованности человеческой натуры.

УПС прочно закрепился в шорт-листе имидж-образования. Выпускники котировались на рынке услуг, поэтому я обменял отвращение на прилежание, записался в студенты и обрёл стоическую терпимость человека, жадно поглощающего вонючий сыр лишь потому, что он привезен из Голландии. Спустя год я получил степень бакалавра зоофилии. Устроившись по новообретённой специальности в одной престижной звероферме, я очень скоро понял: деньги у меня будут, но однажды остатки разума безвозвратно растворятся в трудовых буднях.

*

Я решил не рисковать разумом. Получив очередной аванс, сел в стратосферный дилижанс и вышел из него на другом континенте, за океаном.

Нужно было начинать жизнь сначала. Я заполнил карточку иммигранта, продал сувениры, заимствованные на звероферме, и приступил к поиску работы. Увы! Работа, если и была, то позорная, -- для тех, кто разуверился в себе и готов на всё. Арендовать своё тело, месяцами прозябая на вечно сбоящих накопителях, я не желал. И был решительно против участия в голопрограммах. Неоднократно предлагали мне "простую работу на дому", но страх за свою драгоценную жизнь помешал стать спаммером.

Ступень 2. Испытательный срок.

Мой общественный статус непрерывно падал. Едва поздоровавшись со мной, социальные работники тут же отворачивались, обращая на меня внимания не более чем на докучливую муху. Выяснилось, что я разговариваю на азиатском диалекте ворда. Требовалось срочно освоить что-то более прогрессивное.

Я задумался. Китайский язык "ся", интерлингва-жабоскрипт, -- не то, всё не то! Я на русском трещу как сорока, но кому он тут нужен? Пришлось взяться за броузерный смайл-инглиш. Мне никак не давалось произношение глагола "тьфуй" в повелительном наклонении. Там имелся неуловимый фонетический нюанс: мягкий знак твердел, звук "фф" превращался в "пх". И не хватало завершающего рокота в глотке. Я мог сойти за своего, но лишь не раскрывая рта.

В отчаянии попытался привлечь к себе внимание разнообразными, лёгкими в проверке знаниями, обретёнными ещё в добытийной медитации. Единственным, но несомненным успехом оказался абстрактный счёт. Тут я попал в спрос. Синдикат "Брейн-шторм" выплатил мне компенсацию за идею компьютерной игры "угадай количество". "Шестью шесть?" -- вопрошал ведущий. "Тридцать шесть!" -- мгновенно выкрикивал кто-то из членов Семьи, незаметно косясь на загодя отпечатанную форму. И срывал куш.

Вслед за синдикатом моим ноу-хау заинтересовался виртуальный концерн "Общество интуитивного потребления", выкупивший за кругленькую сумму патент на Тайну Универсальной Магии Арифметической Науки. Так пышно назвал я таблицу умножения. Она вошла в моду, а я излечился от нищеты -- и косноязычия.

Деньги появились. Я незамедлительно отправился в круиз, выбрав для этого не самый дорогой, но исключительно надёжный китайский дирижабль "Да чжуан". Когда он взорвался, мне не исполнилось и двадцати пяти лет.

Adagio

Сидя в баре, извечном прибежище мудрецов и авантюристов, зависнув над городом Парижем, попивая -- к месту! -- "Cabrieres" какого-то богом забытого года, таращась сквозь иллюминаторы дирижабля, облетающего Эйфелеву башню, на залитую огнями набережную Сены, я вдруг вспомнил о своём предначертании.

Я должен был реализовать своё видение Реальности! Тавтология, неизбежная в рассуждениях на эту тему, меня не смущала -- как и тот факт, что существующий вне меня экземпляр действительности уже завладел двадцатью пятью годами моей жизни.