Вивиан Итин - Урамбо [Избранные произведения. Том II]

Идут как парусные яхты.

И пусть окрепнет острый вал,

В упорстве (мне с тобой знакомом),

Как повод у коня, штурвал

И так же конь шагает бомом.

Упорство — черною чертой.

Упорство — цифрами картушки.

И все ж — в пустыню — ветер — вой —

Летят матросские частушки.

Раз матросня была пьяна.

Коль разбушуется — полундра!

Но завтра берег.

Тишина.

Но завтра берег.

Ночь и тундра.

На берегу — тяжелый след.

На берегу бегут олени

В смраду поднялся на колени

Спокойный, серый самоед.

И мы приносим вместе Нуму,

Как небо мглистому с лица

Лоскут и горсточку изюму,

Чтоб урожай послал песца.

Под ледяным огнем норд-оста

Костер из кучи плавника.

Рефракцией приподнят остров.

Над морем ветер, облака.

И я живу одним дыханьем,

Я пью оледеневший снег.

И знаю крепко:

Человек

Цветет под северным сияньем.

Записывайте точно,

Звенящие ветра,

На плесах от Могочино

До Нового порта.

Получим звездный график

Для каждой широты…

— Любитель географии,

Вы любите цветы?

Не редки, как ни странно,

Ученые поэты

И розой диаграмму

Они назвали эту.

Не блекнет от мороза,

Пышней от каждой бури,

Единственная роза

Арктической лазури.

И, вместо солнца, веер,

Головку лепестков,

Она кладет на север

В страну плавучих льдов.

Вооружимся волей,

Кто ищет верный путь.

Точней десятой доли

Считайте в стеклах ртуть.

Подобно льдинам в море

И тучам для хлебов,

Ищите ветра в поле

У тех же берегов.

1929

Далеко за полярным кругом

(И не верится, что октябрьским днем!)

Мы идем по зеленым застругам

Северным морским путем.

Лед растаял и в море чисто.

И ветер предельно чист.

Я его не сменю на душистый

Черноморский розовый бриз.

Ветер и солнце,

И стандарты леса

На солнце — теплей янтаря…

Наш курс на запад.

Остров «Агнесса»

На траверсе к югу.

— All right!

…Пройдя рекою и веками,

Мы выйдем на оленьи мхи…

«Карга-Урек», «Ефремов Камень» —

Вот музыка имен моих.

Там, в промежуток вечных бурь,

Ведут веселую игру

Вокруг задумчивой стамухи

Большие быстрые белухи.

И там, где трупом лег «Вайгач»,

Я видел, набивая трубку, —

Большой медведь умчался вскачь

И скрылся в штурманскую рубку.

Я встретил гостя, ставя пасть.

Присев к огню и льдинки тая,

Он рассказал, что шел узнать,

На Диксон, про дела Китая.

А ночью, выйдя за нуждой,

Я заблудился в космах бреда,

И вышел на берег другой,

Спасенный лайкой самоеда.

Юрак прищурился хитро,

Потрогав амулеты Хахе,

И просит финское перо

За шкурку рослой росомахи.

12.9.1929

Арктика. Льдины. Нерпичья норка.

Звери бегут, завидя форштевень…

— Чума твого какая говорка?

— Мы моряки с ледокола «Ленин».

В этих морях зверобойные шхуны,

Мамонта клык и сало моржей.

— Крепкие ветры Красной коммуны

Веют все дальше и все свежей!

Энга, товарищ, за царскую водку

Уж не пойдут дорогие клыки.

Мы привезли самоедам пособку —

Ружья и порох, и белой муки.

Север не только одним заповеден

Голубоватым отливом песцов,

Жиром белух и белым медведем,

Да барышами варяжских купцов.

Рано — не рано, что будет — то будет:

Каменный уголь, курейский графит,

Скрытые в тундрах тяжелые руды

Выйдут на рынок из рамок строфы.

Мы, моряки с ледокола «Ленин»

В чуме твоем, как у давних друзей…

— Знайте, сильнее мильона оленей

Будет машины вертеть Енисей!

В этих краях, где поморские кочи

Рухлядью мягкой сбирали ясак, —

Новое солнце в полярной ночи

Вам обещает советский моряк.

Анкаультенхин, голубой цветочек!

Южный ветер дохнул, он вырос на гальке.

Его лепестки любят чукотские дети

Анкаультенхин, голубой цветочек…

Я иду по берегу Полярного моря.

Великие льды преградили нам путь,

С вершины Рыркарпия бел и недвижен

Пролив Лонга.

Кости раотам-кита отмечают дорогу.

Череп рырка смотрит тремя глазами.

Кричит чайка-аяк.

Молчит проводник Этуг.

Тинантунг. Тиньтин. Тиркитир:

Небо, лед, солнце.

Вот его дом —

Яранга, с оленьим пологом и нерпичьим жиром…

Анкаультенхин, голубой цветочек!

Мы прошли двадцать миль по мелкой гальке,