Кирилл Берендеев - Возвращение оборотня

Иван Сергеевич читал негромко, но речь его была четкой и ясной, слова, слетавшие с губ, беспрепятственно проникали в сознание гостей, что с затаенным дыханием слушали хозяина дома. Едва Романов описал ночь и путника, бредущего по узкой полоске песка у скал, как у слушателей возникло ощущение, будто описываемое писателем место существует на самом деле, более того, оно им хорошо знакомо, — столь отчетлива оказалась картина, вкладываемая рассказчиком в сознание каждого. Вот они, скалистые берега, вот беззвучное море, отразившее в своей бездне бездну небесных сфер, а вот и путник, медленно бредущий по мокрому песку, оставляющий за собой цепочку заполненных водою следов, едва переставляющий ноги и поминутно оглядывающийся с всевозрастающей тревогой на изможденном лице.

Оживив путника, Иван Сергеевич перенесся к его преследователю, и слушатели узрели и его, — поначалу лишь как неясное видение, затем как темный силуэт, постепенно обретший и другие черты, приближавшийся в свете ярких звезд, неумолимо сокращающий расстояние меж ним и путником с каждым пройденным шагом.

Поэт-лирик всхлипнул и тут же смолк. У всех остальных просто перехватило дыхание.

— «Он остановился, и шуршание песка, следовавшее за ним неотступно, немедленно смолкло. Оглянуться он уже был не в силах, а потому просто стоял, тревожно вслушиваясь в ничем не нарушаемую тишину, и тщетно пытаясь расслышать знакомый шорох, преследовавший его, казалось, уже целую вечность. А затем сделал неуверенный шаг вперед. И тогда только услышал этот, отразившийся слабым эхом от скал знакомый до боли звук, чуть запоздалый шажок, теперь совсем уже близко. Он снова замер и стал поворачивать голову назад, не в силах выдержать искушения увидеть преследователя столь близко от себя».

Поэт попытался сглотнуть, но в горле пересохло, и он дрожащими руками плеснул себе в рюмку, а больше на скатерть, коньяку. И залпом выпил. Иван Сергеевич продолжал повествовать, и тревожная дрожь ожидания пробегала по спинам слушателей, то разом у всех, то по очереди, переходя от одного к другому и возвращаясь обратно в том же порядке.

Вот уже и пляж оборвался, и скалы ушли в воду, отрезая измученному путнику путь к зыбкому спасению. Ничего не оставалось ему, как только, собрав остаток сил, начать карабкаться вверх, на отвесные утесы, надеясь, что преследователь его не отважится на столь безумный поступок.

— «И когда до края уступа, высившегося пред его затуманенным усталостью взором, оставалось не более метра, одно движение вверх, единственный рывок обессиленных мускулов, дрожавших словно туго натянутая нить от безумной боли тяжкого подъема, до уха его долетел чей-то голос, отчетливо произнесший следующие слова: «Дай мне руку». Путник молчал, ошеломленно вглядываясь сквозь пелену усталости, окутавшую взор, в темноту ночи, но никого не видел на уступе: звезды уж исчезли с небесных сфер, и поднявшийся ветерок означал скорое наступление утра. «Дай мне руку», — повторил тот же голос повелительно. И путник, не в силах противиться настойчивому голосу, вытянул, что было сил, вперед правую руку. И запястье его сжали пальцы, и он крепко сжал незнакомое запястье. Сжал и вскрикнул в ужасе….».

Вскрик явлен был наяву — это не выдержал поэт-лирик. Остальные быстро допили коньяк, остававшийся еще в бутылке.

— «То не человечья рука держала его, — невозмутимо продолжал Иван Сергеевич, — но шерстистая лапа зверя, оборотня, острыми когтями вцепилась ему в запястье. И с невыразимой силой тянула его наверх. Волна страха разом охватила путника, тщетно забился он, пытаясь преодолеть ту силу, выдернуть плененные пальцы, освободиться от стального зажима. А рука оборотня, будто и не чувствуя его порывов, все так же уверенно тянула его вверх.

И внезапно когтистые пальцы разжались. И путника отбросило от уступа, до края которого ему оставалось всего ничего, — не более полуметра отделяло его от благословенной земли, напоенной терпкими ароматами трав, иссушенных южным солнцем. И с изумлением, застывшим на лице, с замершим в груди криком, так и не сумевшим найти себе дорогу на волю, обрушился путник вниз — на мелкий песок пляжа, пропитанный океанскими водами — сейчас, в последнюю минуту жизни показавшийся ему тверже булыжной мостовой. И неродившийся крик угас. И тело, дернувшись, застыло в странной позе человека, пытавшегося охватить весь мир распростертыми руками со сведенной судорогой в кулак пальцами, в каждом из которых и находилась частица этого мира — мелкий морской песок.