Уильям Беркетт - Спящая планета

Земля, Венера, Марс — первая, вторая и третья планеты, когда-то заселенные людьми.

Земля, Венера, Марс — предательская атака принесла позорное поражение от рук врага, которого всегда считали слишком тупым для такой победы.

Земля, Венера, Марс — потери в межзвездном конфликте, разменные пешки в космических шахматах. Отрезанные от Федерации, захваченные врагом, сброшенные с доски.

Когда-нибудь в далеком будущем, когда удастся проникнуть в глубины Империи Четырех тысяч солнц, враги заплатят кровью за свою жестокость.

Но это в будущем, а настоящее было очень печальным. Донован сомневался, доживет ли он до конца войны. Что толку гадать — он все равно умрет в плену раньше. Не важно, расстреляют его, оставят за решеткой или переведут в концлагерь. Неужели он прожил пятьдесят лет, полных риска, бороздил космос и сражался для того, чтобы прийти к такому жалкому концу? И ведь всегда был глубоко убежден, что он — герой, победитель.

Теперь, судя по всему, единственными победителями будут ллари. Сколько же рас, задумался он, могут быть уничтожены расширяющейся Империей, — рас, состоящих из миллиардов личностей, таких, как он сам, со своими чертами характера, мечтами, со свои ми чувствами — любовью, ненавистью; личностей, которые погибнут или будут порабощены, когда их цивилизации потерпят поражение.

Тощие захватчики из Лларанской империи знали все это очень хорошо.

Нельзя устоять перед нашествием слепой стихии, а Лларанская империя и была такой. Непреодолимая стихия, настоящий океан солдат, пушек и судов, который затопит любые бастионы, воздвигнутые против него, а потом спокойно потечет дальше.

Люди войдут в почетные списки исчезнувших народов, жителей космических островков, снесенных лларанской волной.

Это случится потом. — Но для Брэдфорда Донована время остановилось. Его жизнь превратилась в однообразную карусель загадочных оранжевых лиц, пластиковых подносов для еды и обрывочных ночных кошмаров, от которых он истекал потом, когда просыпался в гнетущей атмосфере камеры.

Однажды, когда Донован возвращался из туалета, штанина, которую он заправлял за пояс, выскользнула из-под ремня и поволочилась по полу. Он остановился, подобрал ее и начал прилаживать на место. Его конвоировал сонного вида тип, которых, похоже, было много среди нижних чинов пехоты ллари. Охранник спокойно ждал. Донована это почему-то разозлило.

— Ну, — проворчал он раздраженно, — какая у тебя проблема?

— Проблема? — Охранник был озадачен. — У меня нет проблемы.

— Тогда чего ты уставился на меня? — сердито посмотрел на него Донован. — Мне кажется, что твоя мать не учила тебя, что невежливо так глазеть, — если у тебя вообще была мать.

— Но я вовсе не глазею, — запротестовал охранник.

— Не болтай. Ты именно глазеешь. И я знаю также почему.

— Знаешь?

— Йио, знаю. Ты удивляешься, зачем так тщательно охранять калеку, ты не можешь понять, почему «золотые погоны» думают, что я так важен. Там, откуда ты пришел, безногие — либо нищие на улицах, либо выполняют самую простую работу, если у них хватает денег на искусственные ноги. Их жалеют, а не боятся.

Охранник уставился на него, вытаращив глаза:

— Откуда ты все это знаешь?

— Дух дедушки подсказал мне, — парировал Донован, все еще занятый тем, чтобы приладить штанину.

— Дедышк? — повторил охранник, коверкая земное слово. — Кто такой Дедышк? Тебе запрещено разговаривать с другими заключенными, — он показал на двери вдоль коридора, — а охранников с таким именем нет. Меня зовут Свитта. Так кто такой Дедышк?

Донован посмотрел на него, полагая, что над ним подшучивают. Нет, это было не так, Свитта был совершенно серьезен, его брови озадаченно хмурились. Где-то в мозгу Донована сработал какой-то рычаг и колесики завертелись…

— Дедушка, — объяснил он торжественно, — это отец твоего отца или, возможно, твоей матери, но никогда — обоих.

— О, — сказал Свитта с облегчением, — тогда все понятно.

Потом его лицо омрачилось:

— Или непонятно?

— О, совершенно понятно, — заверил его Донован, с трудом сохраняя серьезное лицо.

— Но ты сказал, что говорил с Дедышком!

— Говорил. А он говорил со мной. Мы вместе поговорили.

— Понимаю… кажется. — Свитта нахмурился и добавил озадаченно: — Но я помню, что к тебе никого не пускали. Конечно, он мог прийти, пока я отдыхал от службы… я не успел прочитать журнал, когда заступил на дежурство, но, наверно, так оно и было.