Глеб Голубев - Тайна пирамиды Хирена

И большой город вырастает со сказочной быстротой среди пустыни. Он возводится по единому плану - прямые улицы, роскошные дворцы и сады, громадный храм - "Дом Атона", растянувшийся по фасаду почти на три четверти километра, замечательная библиотека, прозванная "Домом жизни".

Интересно, что второй город в честь Атона был построен в Нубии, возле третьих порогов. Его назвали Гем-Атоном. Он существовал и тогда, когда Ахетатон давно превратился в руины. Видимо, в Нубии преобразования фараона-еретика оставили более глубокий след и сохранялись гораздо дольше. Это важно для нашей истории!

Но не будем отвлекаться.

Хотя реформа Эхнатона касалась вроде бы только религии, она оказала большое освежающее влияние на всю жизнь Египта. Сияющее, радующее всех солнечное божество как бы приближало человека к жизни, к природе, заставляло выше ценить этот прекрасный и радостный мир, щедро залитый его лучами.

Свежий ветер новых веяний оживил и искусство. Скульпторы и художники творили, будучи в плену не менявшихся веками строгих канонов, - и вдруг они словно впервые увидели прелесть окружающего мира. На фресках, найденных при раскопках развалин Ахетатона, почти нет традиционных батальных сцен с нелепо застывшими фигурками воинов и монументальным фараоном над ними. Вместо этого простые, будничные картины жизни, переданные с потрясающим реализмом: быки, мчащиеся в галопе; резвящиеся рыбы среди зарослей лотоса; стая уток над тихим озером.

Фараон считался земным воплощением божества. "Он выдвинут среди миллионов", - почтительно сообщали надписи на стенах гробниц и храмов. Имя фараона запрещалось вообще называть, как и имя бога, поэтому о нем всегда говорили только иносказательно: "Дом великий решил то-то и то-то..." Что бы ни сделал фараон, писцы повествовали об этом во множественном числе: "Они были" или "Они пошли".

Подходя к фараону, все падали ниц. Святотатством считалось даже поцеловать туфлю фараона - целовали только прах у его ног.

И вдруг Эхнатон требует, чтобы его изображали совсем по-иному: земным, простым человеком. И художники даже порой, похоже, впадают в натурализм, старательно подчеркивая, а не скрывая, как прежде, недостатки фигуры фараона. У него на всех портретах слабое, хилое тело, длинное, узкое лицо и тонкая шея, отвисший живот, впалая грудь. Он даже уродлив и не скрывает этого. И застаем мы его на этих изображениях не в парадных залах, а в обычной домашней обстановке.

Как потрясла меня в свое время и до сих пор стоит перед глазами небольшая фреска: Эхнатон со своей женой стоят у постели умирающей крошечной дочери! Он вовсе не фараон, а просто убитый горем отец; жена горько плачет, и Эхнатон, утешая, мягко положил ей на плечо руку...

А сколько человеческой красоты в знаменитом скульптурном портрете его жены Нефертити! Это поистине одно из величайших творений мирового искусства, такое же вечное и не стареющее, как строгие линии Парфенона и гениальные статуи Праксителя.

Но все это кончается так же резко, как и началось.

Умирает Эхнатон - и все его реформы затухают, словно дождевой ручей в песках пустыни. И начинается чехарда!

Эхнатона сменяет на троне его зять Сакара - и умирает загадочно быстрой смертью, чтобы уступить место Тутанхатону тоже не то зятю, не то сводному брату покойного царя-еретика. Новому фараону всего двенадцать лет, и, конечно, жрецы легко прибирают его к рукам.

Столица снова возвращается в Фивы, а опустевший "Небосклон Атона" быстро заносят пески пустыни. Опять каменотесы исправляют памятные надписи на стенах и обелисках. Теперь они вырубают из них ненавистное имя солнечного бога Атона. Имя же Эхнатона вообще запрещено упоминать. Только при крайней необходимости в официальных документах его туманно называют "преступником из Ахетатона".

А новый фараон Тутанхатон становится Тутанхамоном...

Но он умирает рано, всего восемнадцати лет, и в стране воцаряется смута. Жаждущие власти рвутся к опустевшему трону сначала Эйе, муж кормилицы Эхнатона, провозгласивший себя вдруг каким-то "божественным отцом", потом другие. Быстро меняются эти временные правители - выскакивают из неизвестности и так же стремительно исчезают в полном забвении. Их имена даже не успевают сохраниться на памятниках или в исторических документах.

А за бешеной каруселью всех этих временщиков смутно маячит фигура хитрого Харемхеба, ставшего визирем еще при Эхнатоне. Набираясь опыта в придворных интригах, он терпеливо ждет своего часа, чтобы весной 1342 года внезапно провозгласить себя фараоном и твердой рукой навести, наконец, порядок в стране, - конечно, угодный фиванским жрецам.