Александр Черченко - Сказание о системном администраторе

— Принесите нам чай, пожалуйста, сказал вдруг учитель, нажав на какую-то кнопку под столом, — какой поезд без чая в подстаканнике и кусочка завернутого в этикетку рафинада? — Произнес он тоном беззаботного путешественника.

Принесли, наконец, первый, в моей жизни, чай «от Якова», который должен быть стать и последним, поскольку в стакане, на золотом подстаканнике была доза яда, у Якова же был стакан в серебряном подстаканнике. Правда учитель не знал, что мне это известно и что Д-2 совершил потрясающий трюк, переменив подстаканники, незадолго, до того, как внесли чай. Мы одновременно развернули рафинад, бросили кусочки в свои стаканы и размешали. На красных этикетках был изображен голубой поезд-экспресс, несущийся вдаль. Яков взял свой стакан, отпил большой глоток и небрежным жестом предложил мне последовать его примеру. Я поднял довольно тяжелый от золота стакан и отпил довольно много (чай был не очень горячим). Наш диалог продолжался, только принял несколько иную форму.

Учитель: Ты знаешь, Алешенька, я давно заметил, что почти в каждом русском человеке заложена склонность к самопожертвованию, которую можно точнее назвать склонностью к самоубийству.

Я: Вы мне угрожаете?

Учитель: Мне жаль, мой мальчик, но здесь некому угрожать, ведь тебя уже нет, а твои слова — это просто последняя звуковая инерция живого трупа. Но, заметь, слово я свое сдержал, тебя не застрелили.

Он говорил торжественно, с расстановкой, как в фильме. Наверняка эту сцену он запланировал еще не один раз, потом, пересмотреть по домашнему видео. Забавно было наблюдать, как слазит благожелательная маска с лица этого урода.

Я: И вовсе вам не жаль. Вы, учитель Яков за свою удивительную жизнь узнали о трупах почти все, теперь вам осталось узнать самое главное.

Мы смотрели друг другу в глаза и я видел, как снисходительная, даже сладострастная усмешка растянула губы Якова, но через секунду она сменилась едва заметным недоумением, а еще через пару секунд беспокойством. Дыхание якова участилось, его брови сдвинулись и на его резко покрасневшем, гладком, высоком лбу возникли три глубокие горизонтальные складки. Наперерез складкам вылезла и протянулась вздутая вена, обозначив как бы знак китайской триграммы сверх рационального интеллекта. Учитель судорожно задвигал пересохшими губами и громко сглотнул. Обе его руки потянулись к горлу, не к моему горлу, что было бы в принципе глубоко символично, а к его собственному. Глаза его налились кровью и вдруг закатились. Он резко приподнялся, держась за горло так, словно хотел оторвать сам себе голову и рухнул лицом на стол, с грохотом опрокинув оба стакана.

Пора было уходить, в бронированную дверь вагона, которую я предусмотрительно замкнул, уже ломилась охрана. «Сами виноваты, отгородились броней от всего мира», подумал я, вынимая из кармана подарочный телефон Якова и выкладывая его на стол, рядом с мертвой уже головой учителя. Потом в одно мгновение я покинул летящий на огромной скорости экспресс и стал в лесопосадке, в 20 метрах от железнодорожного полотна, наблюдая хвост уходящего поезда. Д-2 отправил нужный сигнал ему вслед и в момент, когда охранники ворвались в купе, раздался взрыв. До меня он донесся как резкий и негромкий хлопок, распугавший, однако ворон, которые мирно сидели на деревьях неподалеку и не о чем не догадывались. Вороны не знали, что заряд взрывчатки из мобильника не повредил серьезно вагон. Он только ранил охранников и высадил бронированные стекла в купе, скрыв последние улики обо мне и странной смерти учителя Якова.

«Интересно, кто теперь поселиться в его бронепоезде?» — Подумал я.

Когда погибают хозяева, то их верные псы впадают в тоску, растерянность и страх. Но, если говорить про Якова, то лучше сравнить его с пауком, внезапно и навсегда покинувшем свою дырявую паутину, которую он ткал долго и старательно, но так и не успел ею воспользоваться. Клочки брошенной паутины быстро развеял ветер перемен и моим родным, теперь ничего не угрожало. Пока, разумеется. Пока новый паук не разберется что к чему.

Вернувшись на попутке в город, я первым делом купил самый простой мобильник без полифонии и пошел домой пешком. Мне нужно было проветриться и вернуться к уравновешенному состояние духа, после прошедших баталий. Однако, успокоиться вышло не сразу. Память возвращала одни и те же образы. Я шел и видел, как наяву, коварные глазки Якова, слышал его недавние лживые вкрадчивые речи. Потом звучали маниакальные разглагольствования Семёна и сразу выплывало его безумное лицо в адронном коллайдере. Я видел холеную морду психиатра — важную, уверенную в своей власти, а затем жалкую и помятую. Передо мной маячили равнодушные, точные движения всех их помощников, ассистентов, охранников…