Олег Серегин: Хирургическое вмешательство

Ксе стиснул зубы, прикинул, куда будет падать, и нырнул в стихию.

Богиня была в нём.

Богиня чувствовала им.

Он становился богиней, пропуская через себя токи её тонкого тела, её странные растительные мысли, её сложные ритмы и биения; Матьземля рожала, растила, совокуплялась с Неботцом, убивала и зачинала, жила, простиралась, проникала в Ксе, умаляясь до него и понимания происходящего в его тёплой человеческой мимолётности…

Она почувствовала его.

И она успокоилась и просветлела.

Шаман улыбался. Настроение взлетело вверх, и не только потому, что он выдержал очередную проверку своих умений. Через чувства Земли он, наконец, увидел «монашку» по-настоящему — пусть не до конца разглядев, на это требовалось время — но увидел и понял.

По крайней мере, половину того, что намеревался понять.

— Зачем? — спросил Ксе вслух, от изумления забывшись.

Матьземля не ответила, конечно. Это был слишком человеческий вопрос, и она не умела на него ответить.

Шаман догнал девочку и обогнул её.

— Извини, пожалуйста…

Голубые глаза вскинулись и моргнули. Нос засопел.

— Извини, ты меня не знаешь, — торопливо заговорил Ксе, — меня зовут Ксе, я шаман…

Бледное лицо перед ним внезапно и страшно перекосилось. Глаза девчонки расширились и остекленели, она с неожиданной силой толкнула Ксе в грудь, и, путаясь в юбке, рванула по улице вниз с такой отчаянной прытью, точно от этого зависела её жизнь.

…Это было проще всего.

— Останови, — тихо сказал шаман.

И Земля прижала бегущую к своей груди.

Из-под её ноги вывернулся камень, кусок расшатанного бордюра; девчонка упала, подвернув лодыжку и хрипло вскрикнув, запуталась в пуховике и шарфе, поднялась, шатаясь. Попыталась бежать снова, но не смогла. Шаман знал, каково это — когда останавливает сама Земля. Голова кружится так, что чернеет в глазах, в груди давит, начинаешь задыхаться, и мышцы отказываются работать; можно только лечь и лежать, с трудом проталкивая воздух в лёгкие. «Дурочка, — вздохнув, подумал Ксе. — Я же не со злом…» Впрочем, с чего ей об этом знать. Если она кого-то по-настоящему боится, неудивительно…

Ксе глянул и ошалел.

Она ползла.

На четвереньках, тихо подвывая сквозь зубы, заваливаясь из стороны в сторону, она ползла, до последнего пытаясь спастись от него, и даже встревоженная мощь богини не способна была вбить её в землю.

— М-мать… — выдохнул шаман, кидаясь к девчонке. Добежал, подхватил под мышки, откинул немытую башку, ловя взгляд. Девочка дёрнулась, толкнула его, но силы её кончились, вывернуть запястья из рук Ксе она не смогла, и, когда он сгрёб её в охапку, повисла мешком.

— Извини, пожалуйста, — тихо сказал Ксе ей в макушку, — я не хотел тебя пугать. Я ничего плохого не сделаю. Я сейчас всё объясню. Понимаешь, я шаман.

Уже не пытаясь бежать, она затряслась и скорчилась на асфальте, тихо скуля.

— Суки, уроды, ненавижу… — дальше шёл такой страшный страдальческий мат, что у Ксе мороз подрал по хребту. — Я не могу больше. Ну не могу я больше. Отстаньте от меня. Ну пожалуйста, ну я не могу больше… ма-ма… я же… ну не могу больше…

Стихия покинула Ксе, а с ней ушло высшее равнодушие.

Ему стало жутко.

Он никогда раньше не видел, чтобы с человеком творилось такое. Это походило на… на предсмертную истерику. На корчи загнанной жертвы. Кажется, девочку свела судорога: Ксе никак не мог разогнуть её и поставить на ноги, а ведь на них могли смотреть из окон, могли показаться прохожие… и даже, хотя об этом не хотелось и думать, могли явиться те, кого она так страшно боялась.

— Тихо, — шептал Ксе, — пожалуйста, успокойся, я ничего плохого не сделаю, я шаман, меня зовут Ксе… ну, Лёша меня зовут, Алексей, Лёша Смирнов я. Я ничего тебе плохого не сделаю. Ну… ну знаешь, кто такие шаманы? Я всё объясню, я расскажу. Мы ничего плохого никому не делаем…

— Вы с-суки! — неожиданно выдохнула она, подняв бледное лицо, мокрое и опухшее; выдохнула с такой ненавистью, что Ксе физически обожгло. — Ур-роды… ненавижу. Падлы. Ж-жрецы.

— Я не жрец! — невольно удивился Ксе.

Должно быть, это прозвучало настолько честно, что девчонка подуспокоилась. Моргнула, помотала головой, стряхивая слёзы. Вытерла нос рукавом.

— А кто? — прошипела она.

— Я шаман. Я уже сто раз повторил.

— А не жрец?

— Нет.

— Врёшь.

— Чем клясться?

— Ничем, — злобно сказала она, поднимаясь. — Знаю я ваши клятвы.

Ксе понял это так, что она ему поверила. Тому жрецу, который должен был оказаться на его месте, предназначались судороги ужаса, ругань и слёзы, а никак не мрачный взгляд исподлобья и не выпяченная пренебрежительно губа.