Сергей Агафонов - Человечина

Янга втащила на холм своего благоверного с помощью услужливых тапиров, иначе, как ей свойственно было говаривать: "дух вон и лапки кверху" с ней приключились бы. Слава Роалю, создавшему тапиров.

На холме Суда собрались, собственно, те же, кто был на приеме в Доме Вод и многие деревенские. Последние, прознав, что Цуна разрешилась от бремени, решили, что вот-вот народиться новый прекрасный мир и смысла вылеживать в тени хижин больше нет, иначе можно пропустить все самое интересное, да и пуганы здорово растащили хозяйства, да и от хани многих уже просто рвало. Ожидания образумившейся деревенщины оправдались. Погасшее было, солнце опять вернулось на небо, а погасившие его долгоносики сейчас буду подвержены беспристрастному суду деда Пачу. Опять же по слухам внук Цуны Световид отправляется на прогулку устанавливать границы этого света. Короче, жить стало лучше, жить стало веселее, как гласит надпись на камне, что служит фундаментом Дома Вод.

Итак, на самой верхушке холма установили тележку с бочкой в которой плескался отдохнувший и приободрившийся Пачу. Колеса тележки подперли камнями, чтобы она в самый разгар действа вдруг не поехала вниз. Рядом с тележкой стала Янга, Фуема, Татай и другие уважаемые духи нынешней вселенной. Вокруг них на шестах, установленных полукругом, развесили в авоськах, сплетенных из лиан, остроухих долгоносиков. Вторым полукругом разместилась почтеннейшая публика. Дождались когда солнце встало прямо над холмом и Янга пошуровала в бочке палкой. Из нее показалась блестящая усатая морда Пачу. Янга нахлобучила ему на голову парик. Пачу строго оглядел собрание и трижды хлопнул плавниками. Все закричали:

— Спой, птичка, спой не стыдись!

Суд начался с арии нестыдливого Пачу: Меня судили тоже В года мои младые. Приговорили, рожи, К усекновенью выи. Но я — парнишка скользкий. Со плахи соскользнул. И в юшке предыдущих жертв Как будто утонул. Меня багром искали. И шарили сачком. А я такой весь сальный — Протиснулся бочком. Пока палач мой раком Над юшкою стоял, Я двинул его в сраку, И в юшке тот пропал. Судьи оценили Дар мой ловкача, И жить мне разрешили Без справки от врача. И вот я воздух порчу И заедаю век. А меня не корчит Не в завтрак, не в обед! Так что не страшитесь Моего суда. Лучше шевелитесь, Как я в ваши года!

— А за что дед Пачу был под судом в молодые годы? — спросил один бородавочник другого.

— Море выпил — Луной Закусил. — ответил бородавочник соплеменнику.

— Ах, вот почему Луна теперь одна! А я думал…

— Только это — великая тайна!

— Конечно, конечно…

Под каждого из долгоносиков проворные тапиры поставили по керосинке и по команде Пачу зажгли эти немудреные приборы для установления истины. Солнце здорово припекало. Публика клевала носами, а Пачу свирепел, чего и добивалась Янга. Всем с девства известно, что миролюбивый судья — не совсем судья.

Когда долгоносики основательно поджарились и стали оглашать окрестности непотребными воплями, а лианы, из которых были сплетены авоськи начали трескаться, грозя уронить остроухих, Пачу, потирая испекшийся на солнце глянцевито-черный лоб, начал свою речь:

— Будет ли завтра каждому члену племени в достатке кукурузы, фасоли, козьего молока и соуса пузцо на каждый день — я не знаю. Спросим Фуему.

— Скажи, Фуема? — попросили все хором, даже долгоносики криком.

— Уколет меня Янга иглой кактуса — скажу.

— Уколи его, Янга.

— С превеликим удовольствием! — вскричала Янга и всадила хорошую иглу Фуеме прямо в глаз. Глаз не вытек, а стал в четыре раза больше.

— Вижу, вижу, вижу… — загудел Фуема утробно.

— Что видишь? Что видишь?

— Великого Кукурузо вижу, как вас только что…

— Что он говорит? Что он говорит?

— У него живот болит…

— Слава Роалю! Слава Роалю! Слава Роалю!

— Будет ли каждому члену племени в достатке на праздник пива, хани и деревянной чушки с удобным дуплом, либо без оного — я не знаю. Спросим Фуему! — продолжил свою речь Печа — судья.

— Спросим Фуему! Спросим Фуему! Спросим Фуему!

— Скажи нам, Фуема…

— Скажу, если Янга еще раз уколет меня иглой кактуса.

— Уже колю! — вскричала Янга и всадила хорошую иглу Фуеме в затылок.

— О, я вижу Великую Мать-Хань! — запищал Фуема как котенок.

— Чем она занята? Чем она занята? — заинтересовались все разом.

— Она завязывает себе глаза и затыкает уши!