Море отдыхало. Плети глубинных водорослей, расплющенные медузы, мелкие ракушки и древесная щепа усеяли широкую полосу утрамбованного волнами сырого песка.
Пашка постоял еще минуту. Потом вошел в воду и повел шлюпку в море, толкая перед собой. Двигался не спеша, обдумывая, у какой вехи лучше привязаться. Когда вода дошла ему до пояса, по днищу что-то ударило и заскрежетало. «Коряга, — решил Пашка, замедляя движение, — а может, камень штормом прикатило». Он чуть отвел шлюпку и склонился над водой.
На дне не было ничего. Дно было чисто. Только крошечный рак-отшельник, быстро-быстро перебирая лапками, засеменил из тени от Пашкиной головы под солнце.
Он обошел вокруг лодки. Ничего! Он опустил руку в воду и стал ощупывать днище лодки. Ага, вот! Кажется, нашел.
Пашка достал из лодки маску и, поеживаясь, медленно опустился в воду. Чтобы подлезть под днище шлюпки, пришлось лечь на спину. Справа от киля царапина, будто стесано углом топора. Пашка приблизил лицо в маске к самому днищу. Глубина царапины — миллиметров пять.
— Черт знает что! — пробурчал Пашка, вынырнув и стянув маску с лица. Потом он снова надел маску и, согнувшись в три погибели, стал кружиться на одном месте, придерживая шлюпку рукой.
Дно было чисто.
…Кефаль не клевала. На дне шлюпки изредка всплескивали две зеленухи. Пашка услышал звук горна из лагеря и погреб к берегу. Вытащил шлюпку на песок и пошел завтракать.
Завтрак был в разгаре. Между четвертым и шестым столами шла ожесточенная перестрелка черешневыми косточками. Пашка срочно организовал перемирие. Он нагнулся, молниеносно ухватил под столом руку Витьки Семечкииа с зажатым в ней метательным орудием — ложкой. «Крупный калибр» дал осечку.
— Шумишь? — безразлично спросил Пашка.
— Ага! — радостно подтвердил Семечкин и попытался вырваться.
Пашка забрал у него ложку и пошел к раздаточной.
— Будешь есть руками.
— Они у меня не стерильные, — ухмыльнулся Витька, — и к тому же это непедагогично.
— А я не педагог. Я — спасатель, — бросил на ходу Пашка.
Столовая опустела. За столом только Пашка. Да еще в окне раздаточной подперла щеку кулаком Марта Васильевна, шеф вздыхает, глядя на спасателя. Ей любы мужчины вообще, а особенно те, кто помногу ест и ростом вышел.
— Может, мясца подбросить, студент? А? — вздыхает Марта Васильевна.
Минут через тридцать Пашка уже развозил на шлюпке флажки. А вскоре шумная орава ребят, поднимая брызги, плескалась вокруг лодки. В борт вцепились чьи-то руки.
— А я веслом! — гаркнул спасатель.
Над кормой показалась мокрая мордочка Витьки Семечкина.
— Держись, переверну! — закричал Витька и навалился грудью на борт.
— Попробуй, — засмеялся Пашка, налегая на весла.
Вдруг Пашка заметил: улыбка сползла с лица мальчишки, и сквозь загар проступила серая бледность. Тихонько охнув, Витька разжал пальцы.
— Ты не тонуть ли собрался?
Пашка перегнулся через борт и ухватил Витьку под мышки. Глаза мальчика были закрыты, голова свесилась набок.
— Витька! Витька!.. Ты что? — завопил Пашка.
Он рывком втянул мальчишку в лодку. На правой Витькиной ноге через всю икру тянулась глубокая рана. По щиколотке густо стекала кровь. На секунду Пашка опешил. Затем, придерживая одной рукой безжизненно обвисшее тело, дернул что было сил якорный конец. Веревка выскочила вместе с кольцом. Разодрав подол рубахи, Пашка скатал жгут и перетянул Витькину ногу выше колена. Потом взялся за весла. Шлюпка медленно развернулась.
— Дорогу! Все на берег! Ребята, на берег!
Завизжали девчонки. Лидочка, вожатая Витькиного отряда, утопая в песке, размахивая руками, бежала к лагерю.
Испуганный начальник лагеря приказал:
— Вот что, спасатель! Бери маску и немедленно осмотри дне в купальном загоне. Только повнимательней гляди.
— Есть!
У дверей изолятора стояла заплаканная Лидочка.
— Как он? — спросил Пашка.
— Зашили.
— А я к нему.
— Что ты, туда нельзя.
Пашка взял ее под локти, поднял и отнес от двери.
— Не скучай.
Витька лежал и глядел на дверь.
— Ну, как дела, старик? — спросил Пашка и положил на подушку смятую конфету «Мишка».
— Дерет, — сказал Витька, — йодом помазали, вот и дерет.
— Как же это ты?
— Не знаю. Не заметил.
— Вспомни, Витька, как все было. А то ты на моей совести. Очень прошу, вспомни.
— А чего вспоминать-то? — упрямо твердил Витька.
— Вспоминай! Вспоминай!
Витька наморщил лоб гармошкой.
Читать дальше