Дмитрий Бондарь - Чужая мечта

— Вот за это я и не люблю подземелья. Пробудешь здесь сутки, депрессия потом месяц одолевает. А ещё здесь где-то контролёр бродит. Сука.

Дверь оказалась настежь открыта, а на лестнице лежали ещё двое мертвых в скафандрах биологической защиты, сцепившихся в давней схватке. Тела переплелись в зверином бескомпромиссном поединке не на жизнь, а на смерть, которая не стала выбирать победителя и забрала обоих. Чуть ниже нашелся и третий — в форме охранника, прислонившийся к стене на межэтажной площадке. У его ног лежал подернутый ржавчиной ПМ, а в черепе недоставало приличного куска, на месте которого чернело мерзкое пересохшее месиво. Белыч, а за ним и я осторожно перешагнули через перегораживающие дорогу ноги, боясь случайно задеть мертвецов. Боясь не испачкаться, или задеть давно высохший труп — не желая тревожить усопших.

Еще полпролета и мы с проводником остановились перед совершенно, на первый взгляд, целой дверью, ожидая, когда явится Петрович со своим ключом. Через пару секунд я оглянулся и застал Корня стоящего над самоубийцей и водящего пальцем по стене, на которой светлело пятно света.

Мне было все равно, что бы не нашел там Корень, но Белыч полюбопытствовал:

— Чего там?

Петрович оглянулся на нас, задумчиво склонил голову на бок, сплюнул на пол и лишь после этой церемонии ответил:

— Предупреждение, ага. Не очень понятное. Посмотри-ка, может, разберешься?

Проводник легко взбежал наверх, и теперь они вдвоем тыкали пальцами в бетонную поверхность. Я прислонился к двери, ожидая, чем кончится мозговой штурм моих следопытов. В голове крутился навязчивый мотив старой дебильной песенки «Крематория» — «Мы все живем, для того, чтобы завтра сдохнуть». Я, кажется, ненадолго забылся, потому что вдруг обнаружил себя сидящим на корточках, напевающим бесконечное «..лай-ла-ла, лай-ла-ла».

Долго отдыхать мне не дали — очень скоро следствие зашло в тупик, и потребовалась помощь. Не знаю, на что рассчитывал Петрович, обращаясь ко мне, ведь в голове моей, кроме мелодии «Крематория», не было ничего. Скорее по привычке — отзываясь на очередную команду Корня, чем по своему желанию, я тяжело поднялся на ноги и проковылял к надписи, накарябанной на стене чем-то острым:

«С. есь на. на. ца да. га на + 12345..я. ка. Смерть!»

Буквы и цифры, неровные, сделанные рваными штрихами, были написаны тремя строками, плавали, наползали друг на друга, оставляя впечатление, что писавший был не совсем в себе. И лишь последнее слово читалось легко.

— Прочитал? — Петрович достал из кармана разгрузки тонкую белую сигарету, пристроил её в губах, но прикуривать не стал. — Понял что-нибудь?

— Нет. — я на самом деле ничего не понял, да и не старался понять. Просто принял эту надпись к сведению, как заголовок в газете.

— Ясно. Мы тоже. Думаю, о чем бы это ни было, нужно быть поосторожнее.

— Спасибо, Петрович, — съязвил проводник, — открыл мне глаза! А я-то дурень думал, что на пикник пришел!

— Заткнись, — беззлобно оборвал его Корень и слегка подтолкнул вниз, — веди, давай.

Вслед за Белычем я протиснулся в дверь.

Все как обычно — темнота, длинные расходящиеся конусом лучи фонарей, шорох осторожных шагов, недовольное сипение Петровича за спиной. Только почему-то показалось мне, что фонари наши с каждым шагом вперед все слабее становятся. После дюжины шагов Белыч посветил в стороны — луч едва ли бил дальше двадцати метров, оглянулся, изображая недоумение, замер на несколько секунд, прошел вперед еще десяток метров и снова его луч скользнул по замысловатой траектории вокруг нас, ничего не обнаружив и еще сильнее укоротившись. Он сбросил с плеч рюкзак и извлек из него коробку с фальшфейерами, похожими на большие офисные маркеры.

— Глаза прикройте, — скомандовал Белыч, собираясь снять колпачок.

Первую свечу, загоревшуюся ярким белым пламенем, он бросил далеко влево, вторую направо, третья улетела вперед метров на двадцать, упала, немного прокатилась по полу и замерла, освещая все вокруг себя. Противоположного выхода, отмеченного на плане помещений, не было! Не было видно ни стен, ни потолка, вообще — ничего! Только ровный бетонный пол, без пыли, на котором ровным белым светом горят три шипящих огня.

— Что за ботва? — неизвестно у кого спросил Белыч.

Фальшфейеры один за другим потухли. Мы с Петровичем развернулись одновременно, направляя свои фонари назад. И облегченно выдохнули — дверь, через которую мы прошли, была на месте.