Дмитрий Бондарь - Чужая мечта

— Воды дайте, — успокоившись, попросил Петрович.

После Петровича к бутылке присосался Белыч, потом протянул её мне. Я хотел отказаться, но Корень настоял, убедительно прочитал короткую лекцию о кровеобразовании и напоследок сообщил, что для восстановления потерянной крови жидкости нужно пить не сколько хочешь, а сколько можешь.

Девятый этаж встретил нас запахом застарелого пожара, еще одним лопнувшим шлюзом, потеками горелого пластика с потолка и грязными лужами на черном плиточном полу. Белыч поковырял в одной из луж подвернувшейся под руку железякой, перебаламутил её, подняв со дна облако сажи, провел фонарем из края в край по поверхности блестящей воды. У самой стены лужа, казалось, поднималась вертикально и исчезала в молниеподобном разломе бетонной стены. Недалеко обнаружилось еще пара трещин, сквозь которые тоже сочилась вода. Почти в центре левого крыла в полу зияла дыра, провалившиеся плиты перекрытия уходили на десятый этаж.

— Я думаю, здесь что-то взорвалось. — Бесстрастно констатировал Петрович.

— И не единожды, — добавил Белыч, пальцем показывая направо от бывшего шлюза.

Мы посмотрели в указанном направлении. За валом обуглившегося мусора разрушения были колоссальны! Там не только провалился пол, там и потолок вспучился вверх, сквозь щели в нем свисали белесые корни нынешних обитателей оранжереи. Перекрученная узлами арматура, местами сплавившаяся в невероятные фигуры, кое-как держала на весу тяжелые плиты. Стены двухметровой толщины частично обсыпались, кое-где в прорехи проглядывала скальная порода. Негорючий утеплитель, заложенный в тело стены — я так и не понял, зачем он нужен на глубине сорока метров — торчал во все стороны неопрятными кусками, напоминавшими грязную банную мочалку.

— Занятные игрушки были у господина Колчина, — Корень вспомнил хозяина директорского кабинета. — Другой бы денежки отмывал, взятки брал, результаты исследований налево продавал, а у этого все в дело! Нужны растения, жрущие все подряд — пожалуйста, маленькая атомная бомба — нате вам, четырехлапый страус — с превеликим удовольствием, киска с акульей пастью — да подавитесь! Хороший, видать, человек был, ага?

— Страус с ромашками мог и без академика здесь появиться.

— Вот Белыч, за что не люблю я вашего брата журналиста — так это за отсутствие мозгов! Журналист и мозг — вещи не совместимые в принципе, в силу естественного отбора, — бескомпромиссно заявил Корень. — Как только у кого в этом цеху заводятся мозги, все, считай, для журналистики человек утерян навсегда.

— Обидные слова говоришь, брат.

— Какие? Обидные? — Петрович рассмеялся. — Как ты можешь делать какие-то выводы, не обладая достаточной информацией? Сначала сообщим новость, а потом будем придумывать — о чем она, ага? Как это все могло появиться без академика? Ты где-то на поверхности видел что-то похожее? От грязи завелось, как мыши у Парацельса? Они ещё пару лет назад здесь эксперименты проводили. Здание почти герметично. На верхних этажах такая дрянь не водится. Не надо быть Мичуриным или Менделем, чтобы понимать, что за этот срок такие твари сами появиться здесь не могли.

— Я ж не знал, что всего два года прошло.

— А я и говорю, что для «подумать» — у журналистов мозгов нет! Посуди сам — пусть они здесь с самого восемьдесят шестого года? Ага? Тридцать лет. Пусть двадцать или десять. Что, по-твоему, они все это время жрали? Друг друга? Тогда за это время должен был остаться только один. Как Маклауд.

— А что они жрали два года?

Мне порядком надоел этот бессмысленный спор, возникший на пустом месте, я спрыгнул на пол и направился осмотреть выход, более не вслушиваясь в шипящую пикировку. Они друг другу что-то доказывали, а мне было все равно — причастен ли член-корреспондент к появлению монструозных химер и есть ли у журналистов мозги? Какая разница! Могли бы это выяснять и в более подходящей обстановке.

Я уже минуты три стоял перед завалом из сгоревшей, сплавившейся в единый металлический ком аппаратуры, до самого потолка перегораживающий наш путь, когда на плечо мне легла рука Петровича, и послышался извиняющийся шепот Белыча:

— Что-то увлеклись мы. Нервы расшатаны. Клаустрофобия замучила. Что-нибудь нашел?

— Здесь хода нет. Нужно в пролом лезть.

Петрович подошел ближе к завалу, пару раз пнул ногой железный бок шкафа — баррикада не шелохнулась, звук получился глухой. С таким же успехом можно пинать саркофаг ЧАЭС.