Мария Галина - Экспедиция

Я сидела вплотную к костру, иначе перетерпеть было невозможно, да и огонь был слабенький, дефективный, потому что питать его было нечем — мы натаскали немного хвороста — тоненькие такие ветки, — но он уже прогорал, и пламя держалось на кустарнике, сухих листьях, жухлой траве — на всякой дряни, которая может гореть, но не дает правильного тепла. Игорь спал — так уж ему повезло, а остальные дремали сидя, облокотившись на тюки. Кристина, должно быть, смотрела мне в спину, потому что мне пришлось обернуться — не знаю, какое устройство в организме этому способствует, но почему-то если смотрят тебе в спину, всегда оборачиваешься.

Ну что тут можно сделать? Я встала и подошла к ней.

— Ну что, — спрашиваю, — больно?

Дурацкий вопрос. Такие вопросы — всего лишь знак, ярлык сочувствия, они носят чисто ритуальный характер. Она, естественно, на него не ответила, потому что соблюдать ритуалы у нее не было сил.

— Хочешь, — говорю, — расскажи мне что-нибудь.

Кристина поглядела на костерок, наверное, потому, что глядеть на живой огонь ей было приятнее, чем на меня.

Помолчали… Ох ты, Боже мой, до чего погано.

— Как ты думаешь, — вдруг сказала она, — куда все это денется, когда я умру?

— Во-первых, в ближайшее время ты не умрешь, — отвечаю, — а во-вторых, никуда не денется.

— А хорошо бы, с моей смертью все это закончилось.

— Что именно закончилось? Вся эта пакость?

— Нет, я имею в виду — все. Мир. Если бы он ушел со мной.

— Тебе это будет приятней? — спрашиваю.

— А разве так не лучше?

По мне — так нет. Не лучше. В том, что объективный мир существует сам по себе, независимо от личных твоих неурядиц, есть какое-то большое утешение. Я, правда, так и не пойму — какое. Кажется, должно быть обидно, что большому миру на самом деле на тебя наплевать, но меня почему-то такое его равнодушие не задевает. Равно, как и отсутствие в этом мире справедливости — я имею в виду, по большому счету справедливости — как принципа мироустройства. Воздаяние и все такое. Потому что, если бы мы все получали по заслугам, это выглядело бы довольно грустно. Сколько у нас там заслуг…

— Пусть все остается, как есть, — говорю. — Смотри, нас уже не будет, а этот вонючий овраг еще немножко отползет от дороги.

— Знаешь, — сказала она, — у меня родители так болеют… Мне спокойней думать, что если меня не станет, они тоже исчезнут.

Такая вот трогательная форма дочерней преданности.

— И они не исчезнут, — говорю, — и ты оклемаешься. Это всего лишь перелом.

Господи, а если бы она сломала позвоночник!

— Ну, как она там? — Томас возник из темноты так незаметно, что я чуть не прикусила язык.

— Не спит. Мучается.

— Там коньяк есть. В том тюке, где аптечка. Может, ей легче станет?

— Это мне легче станет. А ей, если и можно, так только пару глотков. Ты же ей снотворное вкатил. Внутримышечно.

— Ну, заснет крепче. Погоди, я принесу.

Герка каким-то фантастическим образом проснулся.

— Эй, вы там что, пить собираетесь?

— Я замерзла, — говорю. — Я, правда, что-то читала насчет выпивки и теплоотдачи. Вроде как не рекомендуется. Но у меня есть свой жизненный опыт, и он говорит об обратном.

Томас принес флягу. Я налила Кристине в колпачок — вполне солидная доза, потому что колпачок был хороший — я имею в виду, большой.

Потом я отняла у нее колпачок в свою пользу. Это был, и правда, коньяк, да еще и неплохой. Последний раз я пила какой-то дрянной спирт, который выдали редакции по разнарядке на Новый год.

— Жизнь не так уж безнадежна, — говорю.

— Давай сюда, — сказал Герка. — Не жадничай.

Мы выпили еще по разу — кроме Кристины, потому что я боялась действия гремучей смеси коньяка со снотворным. Не знаю, что из этого выходит, но знаю, что вроде нельзя. Герка открыл банку тушенки, и я обрела покой.

То есть, обрела бы, потому что Кристина заснула, и я задремала тоже, но тут Герка растол меня и сказал:

— Иди сюда.

Мы отошли почему-то в сторону.

— Мы пытаемся решить, что делать дальше, — объяснил Томас.

Я сразу вошла в свое обычное безответственное состояние.

— Не знаю. Решайте сами. Насколько я знаю, такие переломы срастаются долго.

— Можно оставить ее где-нибудь. Может, тут живет кто-нибудь поблизости. Тут раньше был поселок, неподалеку. А на обратном пути забрать.

— Нет тут никакого поселка, — ответил Томас. — Давно уже нет. Самый ближайший населенный пункт это тот городок, как он там называется Лазурное, что ли. Но там уже не наш военный округ. И там какой-то гарнизон стоит.