Елена Грушко - Созвездие Видений

Нет, Уснувший не кидался вослед, двери вновь сомкнулись, и Нецый облегченно смежил веки… Но тут же вскочил и, топоча на месте, взмахивая руками, завопил что было мочи:

— Девки злые, лихие, лютые! Ослепите чужеземщину, черные, белые, вороные, голубые, карие, красные. очи его! Раздуйте его утробу толще угольной ямы, засушите его тело меньше луговой травы, уморите его скорее мухи осенней!..

И опрометью кинулся прочь, в заросли.

Ну и уходились они с дедом! Зорянка ног не чуяла, когда наконец Атей повел ее из лесу. А ему словно бы все нипочем: шагает медленно да ровно, будто и не ночь минула, а час.

В вышине таяли звезды. Зорянка приостановилась, вспомнив, как Лиховид уверял ее, будто там, средь далеких свечек, его родина…

Атей ушел вперед, а Зорянка все стояла, подняв глаза к небу. Ее слегка пошатывало от усталости, голова кружилась, кружилась… Зорянку словно бы несла мягкая, мерная волна.

Там, там высоко — безмерное, неоглядное поле, над коим летают, будто незримые птицы, мысли и желанья тех, кто живет здесь, в лесу, и на горах, и в степи, и в Дивьей земле, и в Залесской стране. Но, наверное, так же вьются над тем полем и невидимые птицы-мысли сородичей Лиховидовых? Да вот беда: очень уж пугливы птицы, норовят не встречаться друг с другом, а потому никому не. дано изведать тайные чаяния и мысли другого человека, тем паче — чужеземщины…

Эта догадка столь опечалила Зорянку, что она вовсе обессилела. Прощально махнув деду, крикнула, чтобы шел, а сама прилегла где стояла, под ракитовым кустом. Но долго еще дрема не могла подступиться к ней, потому что Зорянка развязала дареную узорчатую опояску и прильнула к ней щекой, ни о чем не думая, только лишь о том, как бы увидать Лиховида. И пусть он тоже возжелает ее повидать, пусть!..

Слышали ее небеса, да звезды, да трава-мурава:

— Ой вы ветры буйные, распорите его белу грудь, откройте ретиво сердце, навейте тоску со кручиною, и ничем бы не смог он отговориться: ни заговором, ни приговором, ни светом ночным, ни лучом дневным. И как я к траве-мураве льну, так бы и он ко мне крепко льнул во сне и наяву, в день и полудень, в ночь и полуночь, при частых звездах и буйных ветрах. Раньше пороги обимурские пылью разлетятся, чем тоска его от меня остудится!

Ни с того ни с сего слезы навернулись на глаза. Столько жалко вдруг себя сделалось: лежит в чистом полюшке под кусточком, уж и заря в небо выходит… а он, обаянник чужедальный, поди и думать о ней забыл!

Так и сморилась она в слезах, когда уж почти рассвело, а пробудилась — солнце катилось на закат. Целый день проспала! Разбудила ее непонятная тревога, что жгла как крапива. Сердце томилось…

Зорянка торопливо искупалась в ближнем бочажке, смыла остатки дремы, но тревогу смыть не удалось.

Прислушалась к себе. Лиховид… да, с ним что-то недоброе. Бежать к его избе? Нет… почему-то ее неудержимо тянуло в селение. Верно, туда он пришел… не обидели ль его там?!

Надо скорее!.. Но тоска гнула к земле, не давала взлететь. Зорянка бегом ворвалась в лесной шатер, свистнула… и тут же рядом очутился серый волк порыскучий.

— Сослужи службу, зверятко!

Поддернув повыше платье, Зорянка вскочила на волка верхом, стиснула коленями поджарые его бока — и тотчас зеленый ветер ударил ей в лицо.

Он не нашел ничего, ничего!.. Тихая ярость жгла душу. Словно бы нарочно подшутил кто, надсмеялся. Совсем отдаться злобе на этого кого-то мешала только твердая уверенность, что на экране он видел именно сиянье маяков. Сымитировать их невозможно. Ничто, кроме них, не могло быть уловлено специально настроенными приборами.

Ну что же. Надо смириться. И заново — уже засветло — обшарить сектор, откуда подавались сигналы, а если снова постигнет неудача — ждать. И делать свое дело.

Но вот что чудно. Стоило Северу внушить себе, что необходимо запастись терпением, как его охватило страшное нетерпение! Ноги против воли пускались в бег. Он помчался по лесу, еле успевая отстранять от лица ветки. Словно бы на чей-то настойчивый зов.

Да что такое? Куда он, стремится, влекомый неодолимым желанием… вновь увидеть Меду!

«Ты что? Стой!» — беззвучно приказывал он себе.

— Стой, Север! — молил вслух, словно кого-то чужого, — нет, напрасно.

Пытаясь сориентироваться, он приглядывался к местности, пока не понял: бежит туда, где увидел вчера на берегу стран-? ное игрище, центром которого была Меда. В селение людей.

Он ожидал наткнуться на стражу, готовился что-то объяснить или даже защищаться. Но возле длинного и высокого заплота никого не оказалось.