Эрик Расселл - Часовые Вселенной

У ворот на него обрушился мощный сноп света. Из ближайшей будки выскочил какой-то молодчик с тремя нашивками на рукаве. Он тащил сканер, за которым волочился тонкий черный кабель. Этим сканером он стал размахивать перед прибывшим, сосредоточив основное внимание на его лице.

Из громкоговорителя в будке последовал приказ:

— Отвести в штаб разведки!

Они уже было пошли, но тут часовой встревоженно заверещал:

— Эй, а где же второй парень?

— Какой еще парень? — остановившись, спросил сержант и начал озираться по сторонам.

— А ну-ка, дыхни! — посоветовал Лиминг.

— Но ведь вы сами назвали мне два имени,— чуть не лопаясь от злости, настаивал часовой.

— Попроси сержанта хорошенько — он тебе выдаст еще парочку,— сказал Лиминг.— Ведь так, сержант?

— Ладно, пошли,— проворчал сержант, проявляя какую-то болезненную раздражительность.

Они добрались до штаба разведки. Дежурил полковник Фар-мер. Он воззрился на Лиминга и произнес:

— Вот те на!

Потом повторил это еще семь раз.

— В чем дело? — без всякого вступления насел на него Лиминг,— Почему мы отказываемся махнуть пленных землян два к одному?

Казалось, Фармер с трудом приходил в себя от кошмарного сна.

— Так ты об этом знаешь?

— Стал бы я спрашивать, если бы не знал!

— Ладно. Но зачем нам принимать такое дурацкое предложение? Ведь мы, слава богу, еще не спятили!

Лиминг наклонился над столом, опираясь на него руками, и изрек:

— Непременно соглашайтесь, но на одном условии.

— На каком условии?

— Чтобы они заключили такой же договор в отношении латиан. Двое наших за одного латианина и одного Гомика.

— Кого-кого?

— Одного Гомика. Латиане это скушают как пить дать. Они раструбили по всему свету, что один латианин стоит двух врагов. Слишком уж они самодовольны, чтобы отказаться от такого предложения. Они объявят его доказательством того, что их мощь известна даже противнику.

— Но как же...— начал Фармер, испытывая легкое головокружение.

— Среди их союзников начнется столпотворение, каждый поспешит согласиться первым. У них есть свои соображения, до которых латиане дойдут, когда будет уже слишком поздно. Попробуйте хотя бы ради шутки. Двоих наших — за одного латианина и его Гомика.

Фармер вскочил, выпятив брюхо, и взревел:

— Кто такой этот чертов Гомик?

— Насчет Гомика можно выяснить проще простого,— посоветовал Лиминг.— Спросите у своего Юстаса.

Начиная заметно нервничать, Фармер сбавил тон до задушевного и продолжал со всей доступной ему мягкостью:

— Твое появление меня просто потрясло. Ведь уже много месяцев, как тебя объявили без вести пропавшим. Все считают, что ты погиб.

— Я совершил вынужденную посадку на краю света и попал в плен. Кучка покрытого чешуей сброда, который именует себя зангами, закатала меня в тюрьму.

— Ладно-ладно,— сказал полковник, успокаивающе помахивая руками.— Лучше расскажи, как тебе удалось от них улизнуть.

— Фармер, вам я не могу лгать. Я заморочил их своим бопамагилви.

— ???

— А потом отчалил на их жестянке с десятью фаплапами на борту.— Не обращая внимания на собеседника, он изо всех сил пнул стол, так что дождь чернильных клякс обрушился на промокашку.— А теперь давайте сюда кого-нибудь из контрразведки. Надеюсь, у них не контрмозги? Пошлите радиограмму: двое наших за одного облезлого латианина и Гомика Тергомикера в придачу.— Он огляделся с безумным видом.— И еще — найдите, где бы мне вздремнуть. Я просто с ног валюсь от усталости.

Сдерживаясь из последних сил, Фармер выдавил:

— Лейтенант, как вы разговариваете с полковником?

— Как умею, так и разговариваю. Майор Сморкун поставил пудинг в печь. Куда девался ваш зеленый кот? — Лиминг снова пнул ногой стол.— Ну скорее же, полковник! Положите меня в постельку!

«Первую же пчелу, которая вздумает жужжать о том, что мед украли, тут же прихлопнут»,— размышлял профессор Педер Бьернсен. Мысль была новой и, казалось бы, шутливой, но своим рождением она была обязана ужасающим фактам. Профессор провел длинными, тонкими пальцами по рано поседевшим волосам. Взгляд его странно выпуклых, горящих жутковатым огоньком глаз был устремлен в окно кабинета, которое выходило на бурлившую транспортом стокгольмскую улицу Хёторгет. Но смотрел он вовсе не на транспорт.

«А первую корову, которая возглавит борьбу против дойки, ждет скорая смерть»,— закончил он про себя. Стокгольм гудел и ревел, не ведая о нависшей угрозе. Профессор безмолвно застыл, погрузившись в мрачные раздумья. Вдруг взгляд его ожил, глаза расширились, в них мелькнуло узнавание. Медленно, неохотно он отошел от окна.