Эрик Расселл - Часовые Вселенной

— Самоубийство? — Кустистые брови собеседника поползли вверх.

— На первый взгляд, похоже,— согласился Грэхем.— Только я так не думаю.

— Почему?

— Потому что я достаточно хорошо знал Мейо. Когда я работал инспектором по связям между учеными и Ведомством целевого финансирования США, мне пришлось регулярно встречаться с ним в течение десяти лет. Вы, может быть, помните, что я четыре раза выбивал ему субсидии для продолжения работы.

— Да-да,— кивнул Сангстер.

— Большинство ученых — вообще народ малоэмоциональный,— продолжал Грэхем.— Так вот, Мейо был, пожалуй, самым флегматичным из всех.— Он взглянул собеседнику прямо в глаза.— Поверьте мне, сэр, Мейо был просто не способен покончить с собой — во всяком случае, находясь в здравом уме.

— Я вам верю,— без тени колебания сказал Сангстер.— Что, по-вашему, нужно сделать?

— У полиции есть все основания считать это рядовым самоубийством. И я тут не могу вмешиваться: ведь у меня нет никаких официальных полномочий. Полагаю, нужно сделать все возможное, чтобы полиция не закрыла дело, пока не будет проведено самое тщательное расследование. Нужно проверить все до мелочей.

— Все будет так, как вы скажете,— заверил его Сангстер. Он придвинулся к камере, его грубоватое лицо на экране увеличилось,— Этим займутся соответствующие службы.

— Спасибо, сэр,— ответил Грэхем.

— Не за что. Вы занимаете свою должность именно потому, что мы всецело полагаемся на ваше мнение.— Он опустил глаза и стал рассматривать что-то на столе, остававшемся за пределами экрана. Послышался шелест бумаги.— Сегодня произошло нечто похожее на случай с Мейо.

— Что? — воскликнул Грэхем.

— Умер доктор Ирвин Уэбб. Мы имели с ним дело два года назад: субсидировали его, чтобы он смог закончить одно исследование. В итоге наше Министерство обороны получило самонастраивающийся оптический прицел, основанный на принципе магнитного поля.

— Как же, прекрасно помню.

— Уэбб умер час назад. Нам позвонили из полиции, потому что у него в бумажнике нашли наше письмо.— Лицо Сангстера омрачилось.— Обстоятельства его смерти вызывают недоумение. Медицинский эксперт утверждает, что он умер от сердечного приступа, и в то же время он испустил дух, стреляя в пустоту.

— Стреляя в пустоту? — недоверчиво переспросил Грэхем.

— В руке у него был пистолет, и он всадил две пули в стену своего кабинета.

— Ну и дела!

— С точки зрения благосостояния и научного прогресса нашей страны,— продолжал Сангстер, тщательно взвешивая каждое слово,— смерть таких талантливых ученых, как Мейо и Уэбб, имеет слишком большое значение, чтобы мы могли пустить дело на самотек, тем более что присутствуют некие загадочные обстоятельства. Случай с Уэббом представляется мне более странным. И я хочу, чтобы им занялись вы. Желательно, чтобы вы лично просмотрели все документы, которые после него остались. Возможно, там окажется какая-то зацепка.

— Но для полиции я — человек со стороны.

— Офицера, который ведет это дело, уведомят, что у вас есть правительственный допуск на ознакомление со всеми бумагами Уэбба.

— Отлично, сэр.— Грэхем повесил трубку, и лицо Сангстера исчезло с экрана.— Сначала Мейо, а теперь Уэбб!

Уэбб лежал на ковре, на полпути между окном и дверью. Он покоился на спине, зрачки закатились под верхние веки. Окоченевшие пальцы правой руки все еще сжимали вороненый автоматический пистолет, заряженный разрывными сегментными пулями. На стене виднелось восемь отметин — россыпь выбоин там, где четвертинки разорвавшихся пуль вошли в цель.

— Он стрелял в какой-то предмет, находившийся вот на этой линии,— сказал лейтенант Воль, натягивая шнур от центра выбоин к точке, расположенной четырьмя-пятью футами выше лежащего тела.

— Похоже на то,— согласился Грэхем.

— Только там ничего не было,— заявил Воль.— Когда началась пальба, по коридору проходило с полдюжины людей. Они тут же ворвались в комнату и обнаружили его лежащим на полу при последнем издыхании. Он все пытался что-то сказать, но язык его уже не слушался. Никто не мог войти в кабинет или выйти из него незамеченным. Мы допросили шестерых свидетелей — все они вне подозрений. И потом, медицинский эксперт ведь сказал, что это сердечный приступ.

— Может быть, и так,— уклончиво ответил Грэхем,— а может, и нет.

Едва он произнес эти слова, как по комнате пролетел ледяной вихрь. По спине у Грэхема поползли мурашки, волосы на голове зашевелились — и все прошло. Осталось внутреннее ощущение смутного беспокойства, как у кролика, который чувствует незримое присутствие затаившегося поблизости ястреба.