Джеймс Ганн - Мир-крепость

Его глаза быстро прикинули расстояние между мной и оружием. Он не успел бы поднять его, прежде чем я нанесу удар, и оба мы знали об этом. Мой локоть попал ему в живот. Это должно было размазать его по стене, но он лишь отступил и подался в сторону, по-прежнему оставаясь на ногах.

Восстановив равновесие, я вновь бросился на него. Двадцать сантиметров стали блестело в руке Силлера, и я должен был схватить его, прежде чем он встанет в стойку, повернет нож и проткнет меня.

Стараясь удержаться на ногах, он приготовил нож к особому смертельному удару, который выпускает из человека кишки еще до того, как тот осознает, что его прикончили. Так говорил Силлер, и я ответил, как он меня учил, — сплел руки, образовав букву «V», и думая лишь о том, чтобы поймать его запястье в угол этого «V».

— Умри! — прохрипел Силлер и ударил, но он все еще нетвердо стоял на ногах, и мои руки сомкнулись на его запястье.

Я думал только о ноже, сверкавшем сейчас всего в нескольких сантиметрах от моего живота. Я хотел заставить Силлера выпустить нож, забыв, что и в моем рукаве есть такой же.

Его сила и ловкость были удивительны. С одной здоровой рукой он вырывался, отскакивал и прыгал. Но я держал его запястье, сжимал все сильнее и думал только об этом. И это было ошибкой.

Его рука стала скользкой. Это мог быть пот, но оказалась кровь. Нож рассек мне руку, когда я схватил его запястье. Я удвоил усилие, чтобы обездвижить ее, и кость захрустела.

Резким движением Силлер рванулся назад, а когда я удержал его, бросился вперед. Нож был все ближе, а коленом он целил мне в пах. «Отодвинься!» — крикнуло что-то в моей голове, и я упал назад, одновременно перевернувшись и продолжая сжимать его руку.

Он упал вместе со мной, рука его была вывернута. Что-то щелкнуло. Силлер несколько раз дернулся, хватая воздух ртом, потом замер.

Я осторожно встал, прикидывая, потерял он сознание от боли или пытается меня обмануть. Силлер лежал неподвижно, лицом вниз. Я долго смотрел на него, переводя дух, потом присел и потряс его за плечо. Он не реагировал, и я перевернул его на спину.

Левая рука превратилась в бесформенную массу, правая свисала под неестественным углом. Однако я смотрел не на них. Я смотрел на глаза, их голубизна, слишком яркая прежде, стала теперь матовой. Невидящие глаза, видевшие слишком многое.

А когда моя голова тяжело опустилась, я заметил цветок, распустившийся на его груди, черный цветок смерти на расплывающемся красном поле.

Я поднялся с колен. Меня шатало от усталости и угрызений совести. Кем бы он ни был и каковы бы ни были его мотивы, Силлер был мне другом. Он дал мне убежище, когда я нуждался в нем, лечил мои раны. Он научил меня тому, что позволило мне сохранить жизнь, а ему принесло смерть.

Я подумал, что сам сделался смертью. Все, чего я касался и на что смотрел, распадалось. Я был заражен и, сам не тронутый этой болезнью, носил ее в себе. Не умирая сам, я заражал других. Смерть всегда была рядом со мной, но не для меня. И даже если бы я захотел лежать мертвым на полу, как он сейчас, мое желание не могло исполниться. Когда смерть протягивала ко мне руку, я думал только о том, как уцелеть.

Уцелеть? А зачем? Для чего живет человек? Если жизнь всего лишь тоска, мука и медленная смерть, зачем человеку заботиться о ней, выцеживать до последней горькой капли? Если жизнь не имеет ни цели, ни смысла, почему тогда человек судорожно цепляется за нее, стараясь понять ее значение? Единственный конец и цель — это смерть. Однако что-то во мне говорило: «Жить!», и я убивал, потому что не мог этому противостоять.

Я оставил его там, оставил прямо на полу. Мне хотелось бы где-то его похоронить, закрыть ему глаза, но я не смог заставить себя снова коснуться его.

Подняв свой фламмер, я сунул батарею в рукоятку и выжег замок в двери, чтобы не искать ключей в одежде Силлера. У меня еще мелькнула мысль, что я мог бы здесь остаться сколько захочу, пока хватит обильных запасов продуктов, но я тут же ее отбросил. Мне хотелось бежать от того, что лежало на ковре в этой великолепной комнате. Я хотел бежать. Хотел бежать, пока не забуду, пока не окажусь так далеко, что уже не найду дороги назад.

Но некоторые вещи просто невозможны.

Я шел по замусоренному коридору, чувствуя запах гари, оставшийся от давнего пожара. Какое-то время свет из открытой двери за моей спиной падал на разбросанный мусор, но потом он начал слабеть, а темнота подступала все ближе и наконец окутала меня черной бархатной пеленой. Я боролся с ней, ощупывая стены, спотыкаясь, кашляя от пыли, пока наконец не остановился во мраке и тишине, сообразив, что могу блуждать так до конца жизни и никогда не найти выхода.